— Ненавидит и всеми силами отравляет жизнь, но удовольствия Никиты для нее превыше собственного «я». Странное существо…
— Ничего не понимаю…
— Ой, смотри — гриб! — Таня присела у пенька и сорвала черноголовик. — Какая прелесть!
Ее личико светилось счастьем.
— Прошлой ночью на яхте он к тебе приходил? — поинтересовался я, не разделяя восторга девушки от общения с природой.
— Нет… A-а… Ты, значит, ничего не слышал и блефовал? — вскинулась она.
— Чуть-чуть… Ты, милая, тоже сгустила краски со своими зловещими намеками, нет?
Таня хитро взглянула на меня.
— Виновато мое дурное настроение — жалеть себя вздумала. А ты, голубчик, дразнил бьющей через край самоуверенностью.
— Ясно. Мне, правда, привиделось иное.
Девушка отвела глаза.
— Не начинай… Ругаться из-за тебя с Никитой и остальными в мои планы не входит. — И, помолчав, уточнила: — Мне жаль старика…
— Понял. Значит, фото — исключительно против Ильи.
— Правильно соображаешь.
— Так в каюту приперлась Ольга? Женя же был с Региной…
— У Никиты прихватило сердечко — позвала меня отпаивать.
Сложное зачастую объясняется просто — это почти аксиома.
— Зачем вам понадобилось нас дурачить?
— Не бери в голову. — Девушка внимательно вглядывалась в траву в поисках собратьев подберезовика. — Никита баллотируется в областную Думу — захотел на старости лет заняться политикой — и боится досужих разговоров, способных навредить его моральному облику.
— У нас не Америка…
— Это ты ему скажи, — усмехнулась Таня. — К слову, резон в его опасениях есть — Никиту в области многие знают.
— С Ильей у него трения?
— Не то слово… Они друг друга не переваривают. Мальчик — из молодых да ранних: прет буром, не считаясь с окружающими…
— Куда?
— К штурвалу семейной компании — жаждет власти и денег.
— А Никита — сторонник единоначалия, да? — сообразил я.
Таня кивнула и невесело сказала:
— У ребенка на уме деньги, бабы и развлечения. Он махом пустит на ветер созданное Никитой. Да и вообще…
Она поморщилась, потирая комариный укус на плече.
— Договаривай, — попросил я.
— Последний скандал между ними произошел из-за меня.
— Илюша глаз положил?
— Проходу не давал… Я молчала, но Никита сам застукал и врезал паразиту по морде.
— Понятно… — посочувствовал я. — Как же племяш узнал про яхту и преподнес вам сюрпризик?
Танино лицо помрачнело.
— Не знаю, — хмуро призналась она. — В одном уверена — не к добру. Последнее время он всеми силами отравляет Петровичу жизнь. Гадит по мелочам. А тут замечательная возможность: человек вырвался отдохнуть, как ему хочется, так надо испортить всю обедню! Знает, что Никита не станет устраивать публичного скандала — гнать его в три шеи. — Таня сделала паузу. — И знает про больное сердце — глядишь, остановится… Дрянь!
— А у Петровича детей нет?
— В том-то и дело… Брат Никиты — папаша этого хмыря — помер пять лет назад. Мать Ильи умерла при его рождении. Единственный наследник.
— Да, положеньице… Стоп! Кажется, дошло… Снимок нужен тебе не ради денег, а ради… Ну ты даешь!
Девушка замкнулась.
Лес кончился — мы выбрались на противоположный берег острова.
— Искупаемся? — нарочито бодро предложил я.
— Давай, — без энтузиазма согласилась Таня.
Мы поплескались и побрели по пляжу. Вскоре полосу песка перегородили камыши.
— Обратно? — Девушка нерешительно глянула на заросли.
Мое внимание привлекло нечто, темнеющее в гуще зеленых стеблей. Я раздвинул камыши и увидел моторную лодку, привязанную к воткнутому в дно шесту.
— Необитаемый остров… А капитан так распинался! — заметила со смешком Таня.
— Рыбаки. — Я потрогал кожух подвесного мотора. — Теплый.
— Куда они делись? В лес рыбачить ушли?
Вопросы резонные.
— Может, охотники, — не очень уверенно выдвинул я новую версию.
— Не иначе охотятся с копьями, — с иронией произнесла моя спутница. — Ты разве слышал выстрелы?
— Да черт с ними! Пошли в лагерь.
— Куда?!
— Ну, к нашим… к яхте! — Я разозлился.
На обратном пути мы не разговаривали — изредка перебрасывались безобидными фразами. Обдумывая полученные от Татьяны сведения, я мрачнел все больше и больше.
Одежду, спрятанную в кустах, девушка отыскала довольно быстро. Из соображений конспирации на берегу мы появились порознь: она — левее сосен, где я оставил Павла с «пациентами», я же — правее и с десятиминутной задержкой… Фотоаппарат Таня все-таки отобрала — признак недоверия ко мне. И это после душевных бесед! Ай-ай-ай…
Не знаю, удивилась ли Таня моему нечаянному предвидению, но прямо на песке под сенью леса возник настоящий туристический лагерь: три палатки средних размеров и одна маленькая. Матрос вбивал последние колышки растяжек. Перед палатками полыхал костер, чуть в стороне от него дымился мангал, источая упоительный аромат жарящихся шашлыков. Боцман метался от мангала к костру — там в котелках булькало какое-то варево. Добровольные помощники — Павел и Беата — с сосредоточенными лицами мешались у кока под ногами, размахивая поварешками.
— Ты где пропадал? — подскочил ко мне Паша.
— Гулял.
— Один? — он подмигнул.
— Один, — с постной рожей соврал я. — Как обстановка?
— Боевая! Через полчаса сядем жрать.