Чертова дюжина

В тесноватой из-за обилия мебели гостиной с дивана поднялся дедушка: лысеющий, маленький, с гладким личиком и профессорской бородкой клинышком. Он выключил телевизор и склонил голову набок, слушая мое церемонное представление.

— Николай Адольфович, — отрекомендовался бывший служитель пера. — Мы с Тосей собираемся пить чай — присоединяйтесь!

Гостеприимство — еще одна черта, свойственная северянам. Мне доводилось бывать и на Полярном Урале, и на Камчатке — везде, с добром ты пришел или с неприятной вестью, сначала угощали по-домашнему, а лишь затем позволяли исполнять профессиональный долг.

Наученный опытом, я и не пытался касаться волнующей темы, наслаждаясь душистым чаем и брусничным вареньем. Разговор шел в основном о природе родных для четы Фединых мест. Но стоило бабушке Тосе убрать сервиз и скрыться на кухне, как Николай Адольфович неожиданно преобразился.

— Мне звонил Петр Матвеевич, — сообщил он деловито.

Молодец редактор — подстраховался… Недаром пережил на одном стуле смешную чехарду властей.

Слушать Федин умел — журналистский навык. Вопросов пока не задавал, буравя меня цепкими горящими глазами и проставляя карандашом одному ему понятные значки на листке бумаги.

Убедившись, что гость исчерпал себя, заговорил сам:

— Именно из-за побега мне и не разрешили опубликовать большой очерк-исследование. И черновики отобрали — без них, мол, спокойнее всем.

— Очерк?

— О страшной судьбе Альберта Степанова — вора-рецидивиста и кровавого убийцы. Страшной, отталкивающей, но поучительной с точки зрения взаимоотношений человека и общества. — Федин пошевелил пальцами-сардельками и прилег на диванные подушки. — Мне довелось дважды беседовать с ним: до и после вынесения приговора. Неоднозначная личность… В нем сочеталась необузданная темная страсть одержимого жаждой мщения маньяка с мягкостью и восторженностью десятилетнего ребенка, ищущего свое место в мире.

— Мщения кому?

— Всему и всем! Тяжелое детство: нужда, пьянство и побои отца, смерть матери… Оно озлобило парня — весь мир против него! Особенно болезненно воспринимал благополучие других на фоне собственной бедности…

— Нас всех воспитывали в духе нетерпимости к богатству соседа, но грабить и убивать взялся далеко не каждый…

— Тем не менее их не так уж и мало, если иметь в виду не примитивный способ разгула с кистенем на большой дороге, а рассматривать целый комплекс иных возможностей — вполне цивилизованных и завуалированных под закон. Даже скрепленных его печатью — вспомним некоторые и довольно обширные периоды нашей истории…

Углубляться в философские изыскания в мои планы не входило. Правда, и обижать старика не хотелось.

— Давайте, Николай Адольфович, сузим проблему до рамок Алика Степанова. Если он всплыл из небытия в моем родном городе — новые смерти не заставят себя ждать. Мне — кровь из носа! — надо его вычислить.

— Спрашивайте.

— Альберт не мог пропасть бесследно после побега. Знаю — искали, знаю — не нашли… Уверен, что «отработали» всех дружков, подельников, любовниц. И все же?

— В судебных архивах хранятся, как вы понимаете, исчерпывающие ответы на данный вопрос.

— Не так-то просто мне до архивов добраться, и уйдет уйма времени на изучение бумаг. А его, времени, как раз и нет! Живая память — ваша память, Николай Адольфович, — куда быстрее выдаст что-нибудь интересненькое!

— Давайте попробуем, — согласился Федин с некоторой долей сомнения.

— Первый срок Степанов сидел где-то поблизости — пять лет, так?

— Не совсем… В наших краях — да, но не пять, а три — освободился досрочно за примерное поведение или как там у них называется!

— Стало быть, в семидесятом?

— И через год снова загремел. Получил «десятку» за разбой, отсидел от звонка до звонка… Ой, вру — два года накинули за какие-то безобразия в лагере!

— Значит, вышел в восемьдесят третьем, да? Кстати, что за разбой?

— Вдвоем с подельником напали на заводских кассиров, перевозивших зарплату рабочим. Двоих инкассаторов ранили из пистолетов, но до денег не добрались — милиция подоспела. Подельник в перестрелке погиб, а Степанова взяли раненого, — сообщил Федин.

— В том же восемьдесят третьем отыскал одноклассницу и убил. Суд, тюрьма, побег… Официально — пристрелили при задержании, фактически — не нашли. Неужели в последующие годы не всплывало никакой — самой что ни на есть куцей — информации?

— Ничего!

— Хорошо… Чем занимался Алик год между первой и второй отсидкой? И еще несколько месяцев на свободе до убийства Хохловой? Вы говорили с ним об этом?

Старик протер ладонями лицо и задумался.

— В семидесятом завел подружку — жил у нее до истории с инкассаторами. Жаловался мне, что любил девчонку, но та ждать не смогла — уехала на родину к маме.

— Куда?

— Я не уточнял.

— Вы, часом, не читали уголовное дело по разбою, когда собирали материалы для очерка?

— Понял, куда клоните. Допрашивали подругу — верно, а вот имя и фамилию — увы, забыл… — Он запнулся, что-то вспомнил и просветлел лицом. — Погодите… Черновики отобрали, но есть одна мысль…