Чертова дюжина

Многочисленные родственники и знакомые навещали старика по несколько раз на дню, выражая тем самым участие и моральную поддержку.

Я испытывал от посещений двоякое чувство. Присутствие постороннего сковывало Николая Адольфовича, и мне приходилось погулять в коридоре иногда по целому часу — удовольствие сомнительное, принимая во внимание ноющую от каждого неловкого движения спину.

С другой стороны, посетители приносили тонны снеди, большей частью достававшиеся мне из-за скромных возможностей журналиста. В столовой я питался всего однажды — в день прибытия в обитель милосердия.

А в целом временами становилось завидно и одиноко…

Ирина забежала в первый вечер с испуганными и мокрыми глазами, но я категорически запретил ей впредь появляться здесь: не по этическим соображениям, а из опасений за ее здоровье — мало ли, что на уме у Алика? Недаром же мне пенял Сысоев: все, к чему прикасаешься, — гибнет…

И надо же такому случиться?! На исходе третьего дня любимый майор спас меня от тоски, появившись на пороге палаты собственной персоной!

Естественно, что местные связались с нашими сыскарями и скоординировали направления работы. Логично, что кто-то из оперов должен был сюда прикатить — осмотреться на месте. И все же я не предполагал, что начальство отпустит столь ценного «кадра»!

Свидание двух друзей по духу напоминало знаменитую встречу великого комбинатора и непутевого сына лейтенанта Шмидта на московском вокзале, запечатленную на страницах незабвенного «Золотого теленка»:

— «Командор! — закричал он (Балаганов — авт.)

— Нет, нет, — заметил Бендер, защищаясь ладонью, — не обнимайте меня. Я теперь гордый».

— Константин! — закричал он (Сысоев).

— Нет, нет, — заметил я, защищаясь ладонью, — не обнимайте меня. Я теперь хворый.

Не похоже? Ну коль и приврал, то исключительно по форме. По уровню же внутреннего пафоса одно другому вполне соответствовало.

Федин поднялся с кровати, сухо поздоровался с моим гостем и осторожно проковылял к выходу из палаты — долг платежом красен.

— Как ты?

— Нормально, — отмахнулся я.

— Слава Богу!

— Исповедоваться?

— Я уже перетолковал с коллегами — в курсе, — успокоил Сысоев.

— Поделись — второй день не балуют вниманием.

— Практически — ничего! Подняли на ноги всю область: чешут частым гребнем — ноль целых хрен десятых… — Майор с досадой шлепнул ладонью по колену.

— И в поселке?

— Там контингент кочевой — по контрактам, по вербовкам. Из тех, кто жил десять лет назад, — мало кто остался. И те, знай, одно: был охотник Роберт — зверя бил из лука, только сгинул куда-то — и следа не осталось…

— Когда сгинул?

— Доподлинно неизвестно, но по отрывочным данным — примерно через год после той операции.

— В восемьдесят шестом?!

— Ага… — подтвердил майор. Сказал беззаботно, а выражение моего лица махом насторожило. — На что намекаешь, а?

— Замятин со Слепцовым в восемьдесят шестом ошивались где-то рядышком — странное совпадение!

— Полагаешь — дорожки пересеклись?

— Может быть… Стоп, Митрич! Кочевники кочевниками, только какой-то учет все равно существовал: временная прописка, кадровые документы находящихся в поселке организаций, закупочные акты заготконторы, наконец!

— Чего им делать — дружкам — в такой дыре!

— Кто его знает? Во всяком случае, проверьте, — настаивал я. — Ты уже мог убедиться, что самые невероятные версии на поверку оказываются реальными!

Сысоев отвернулся.

Собственные ошибки признавать всегда тяжко. Но намек не преследовал цели уязвить майора за упрямое отрицание возможности «воскрешения» Степанова. Не мне судить, случилось ли бы тогда то, что случилось с Федиными… Но раз произошло именно так — я имел полное моральное право на настойчивость.

Сыщик понял, не обиделся и не обозлился. Он протянул руку, которую я крепко пожал.

— Какие новости дома?

— Все по-старому… Таню похоронили на деревенском кладбище — так хотела мать… Ухажер-челнок из-за этого на церемонию не пришел — у них с матерью и раньше-то отношения не складывались… Перевертышева найти не можем. Один из его знакомых якобы видел Рому на вокзале — брал билеты на поезд, однако определенно утверждать не берется: пьяненьким был. Честно говоря, боюсь, что он обознался, и гниет фотограф где-нибудь под пеньком в лесу…

— Но Алик-то подался следом за мной!

— Так и Рома пропал за сутки до твоего отъезда, — напомнил майор.

— Долго еще?! — раздался нетерпеливый голосок.

В проеме распахнутой двери стояла… Геля!!! Рядом с нею — Николай Адольфович с грустной улыбкой на лице!

«Великая сила — женское обаяние», — машинально отметил я про себя, переводя взгляд на заерзавшего вдруг на табурете Сысоева.

— Товарищ майор в стратегических целях пожелал беседы с тобой тет-а-тет, полагая, что мое присутствие помешает полету твоей дедуктивной мысли! — на одном дыхании «заложила» сыщика девушка. Тот предусмотрительно отошел к окну.

— Из меня нынче драчун аховый. Потом поквитаемся, старый интриган!