Чертова погремушка

Посмотрев на мое лицо, Никита не стал ни о чем спрашивать. Он накрыл на стол, достал из холодильника бутылку водки. Я терпеть не могла водку, но неожиданно обрадовалась ей, как будто это был волшебный эликсир жизни.

Я пила рюмку за рюмкой, морщась, заедая огромными кусками мяса. Лицо горело, действительность пульсировала, то отдаляясь, то надвигаясь громадной массой. В какой-то момент, захлебываясь истерическими рыданиями, я рассказала Никите о Линке, а потом долго всхлипывала в его объятиях. И мы долго занимались — нет, не любовью, это был примитивный, грубый секс, единственным смыслом которого было отрицание смерти. Таким занимаются в окопе после боя или на краю гибели.

Потом я долго обнимала унитаз, Никита придерживал мою голову, не обращая внимания на мои стоны и визгливые требования, чтобы он оставил меня в покое. Из реальности с шелестом выпадали куски, я вдруг обнаружила себя лежащей на кровати, которая плыла, покачиваясь, в межзвездном пространстве, Млечный путь завывал вьюгой, где-то вдалеке мой голос снова пел «Элегию». Откуда-то доносились мерные, медленные шаги, и это было очень страшно, это было то, что страшнее смерти — небытие. И сон, в который я провалилась, был таким же, как небытие. Черный омут без дна.

Проснулась я далеко за полдень. Никита давно ушел, но кто-то смотрел на меня, пристально, в упор. Дверца шкафа почему-то оказалась открытой. Царица ночи все в том же темно-синем платье стояла за зеркальным стеклом, приблизив к нему лицо и прижав ладони с той стороны. Она словно пыталась выбраться из зазеркалья, протиснуться сквозь тонкую грань, отделяющую ее от реального мира. Мне показалось, что поверхность зеркала растягивается, выпячивается в мою сторону, как эластичная пленка. Вскочив с кровати, я с грохотом захлопнула дверцу и повернула ручку-ключик.

— Открой! Впусти меня! — ее голос сразу же зазвучал внутри моей раскалывающейся от похмельной боли голове.

— Нет!!! — заорала я, тщетно пытаясь зажать уши. — Уйди! Оставь меня в покое!

Что ей нужно от меня? И тут же я поняла, что. Мое тело — полный контроль над моими мыслями, чувствами, поступками. Мне казалось, что в нашем будущем дуэте первой скрипкой буду я. Но, похоже, моему я, предстояло раствориться в темной стороне души. Это будет совсем другая Лена Белкина, настоящая Царица ночи, не испытывающая жалости, сочувствия, не знающая сомнений. Презирающая любовь, верность, нежность. А я — настоящая я — исчезну, вот это и будет то самое небытие, которое страшнее смерти.

Ее голос — мой голос! — звучал во мне час за часом, настаивая, требуя, умоляя, уговаривая. Я пыталась петь, читать стихи, считать вслух до тысячи и обратно — бесполезно. Вот так и сходят с ума, думала я, готовая уже разбежаться и разбить голову об стену — лишь бы только заставить ее замолчать. И вдруг голос стих. Как будто замолчала сломанная автомобильная сигнализация.

Я не сразу поверила в это. Замерев, стояла и прислушивалась к себе — не раздастся ли он снова. Тиканье часов, ворчание холодильника, шум машин за окном — эти звуки казались райской музыкой и даже благословенной тишиной.

Я зашла в ванную, почистила зубы, стараясь не смотреть в зеркало, вымыло лицо. И все-таки взгляд невольно поднялся выше.

Взвизгнув и не закрыв кран, я выскочила из ванной и захлопнула дверь. На мне была сиреневая ночная рубашка. Мое отражение было одето в синее.

И что теперь? Больше не смотреться в зеркала? Впрочем, мне это все равно не могло помочь. Ведь, проснувшись, я вовсе не смотрелась в зеркало. А это значит, что она может выйти из любого, даже если я буду просто проходить мимо, отвернувшись или зажмурившись.

Медленно, как загипнотизированный кролик, идущий в пасть к змее, я прошла мимо зеркала в прихожей.

Не смотри!!!

Я скосила глаза.

Странно скособочившись, еле-еле переставляя ноги, там ковыляла всклокоченная Лена Белкина в сиреневой ночнушке.

Коленки дрогнули, подогнулись, я плюхнулась на пол и тихонько заскулила. Скулеж набирал обороты и уже вот-вот должен был перейти в завывания, когда зазвонил телефон.

Костя, который, похоже, не простил мне отказа «вылечить» Линку, сухо отрапортовал: в Песочном все в порядке. Ее положили в отдельную палату, назначили уйму анализов и обследований. Рассказав, как доехать и найти, если захочу навестить, он отключился.

На ватных ногах я добралась до дивана, свернулась клубочком и лежала, пока не вернулся Никита. Он удивился, но расспрашивать не стал, только заставил одеться и поесть. Кое-как затолкав в себя вчерашнее тушеное мясо с картошкой, я снова отправилась на диван. Никита, с минуту постояв в дверях гостиной и посмотрев на меня, вернулся на кухню, помыл посуду и ушел в кабинет. Это была первая ночь, которую мы провели врозь: я на диване в гостиной, а он на моей бывшей кровати в моей бывшей комнате. Пару дней назад я была бы этому только рада, а теперь меня мучила какая-то липкая, вялая то ли обида, то ли досада, похожая на сырость, сочащуюся по стенке погреба.