Чертова погремушка

Я окончательно перестала понимать, чего хочу. Меня словно разрывало в лоскуты — медленно и тягуче. Единственное, что я сознавала четко — это то, что слияние с Царицей ночи, к которому я так стремилась последние месяцы, означает для меня гибель. Но мысль о том, что я должна отказаться от того, что внутренне уже стало моим, была просто невыносимой.

На следующее утро я сползла с дивана — невыспавшаяся, разбитая, словно всю ночь грузила уголь, — и осторожно подошла к зеркалу в прихожей, обойдя мамин шифоньер и отвернувшись от него. Зеркало отразило мою измученную физиономию с темными кругами под глазами. Я стояла и разглядывала себя и вдруг вздрогнула. Царица ночи появилась в зеркале неожиданно. Если раньше я видела ее вместо своего отражения, то теперь она стояла в глубине зеркальной прихожей, за спиной растрепанной фигуры в ночной рубашке.

Я резко обернулась, но в реальной прихожей никого не было. В зеркале Царица ночи спокойно улыбалась, издали глядя мне в глаза, и даже не пыталась приблизиться. И в ванной, и в шкафу — теперь она ждала меня во всех зеркалах. Нас было трое: я, мое обычное отражение — и она.

Если раньше я хоть как-то пыталась понять дьявольскую логику, то теперь бросила это бессмысленное занятие. Потому что это была логика совсем другая, нечеловеческая, абсурд, иррациональность. Добивался ли он от меня чего-то или просто мстил за строптивость — ведь я же осмелилась наброситься на него с воплями. Может, он просто изощренно мучил меня? Может, это и есть ад — это, а не пыльная травяная безвременность, морок которой он подсунул мне в коме?

Петь — это стало запредельной навязчивой идеей. Сколько раз уже меня выкручивало и ломало, сколько раз казалось, что хуже быть не может. Оказывалось, я ошибалась. Это напоминало бородатый анекдот про оптимиста и пессимиста. Пессимист говорит: ну, хуже уже не бывает. А оптимист радостно: нет, бывает, бывает.

Остатки разума понимали, что безумие пройдет, как только я сдамся окончательно и скажу «да». И если несколько дней назад я не могла дождаться этого момента, то теперь упиралась всеми лапами, зная, что долго удержаться все равно не смогу. И все время вспоминала сон, который снился в Пятиреченском: как я вишу над пропастью, уцепившись за сухую ветку.

Навестить Линку я решилась только на четвертый день. Костя каждый вечер звонил и сухо докладывал, как обстоят дела. Обследуют. Делают анализы. Думают, что делать. Я сказалась больной — мол, простыла, боюсь заразить Линку. Не знаю, поверила ли она — я звонила ей и сказала то же самое, — но Костя точно не поверил.

Никита хотел меня отвезти, но я отказалась — вместе съездим потом, а сначала я одна. День был хмурым, серым и тоскливым. Вытряхнувшись из автобуса, я прошла мимо маленькой желтой часовни у входа к таким же хмурым, серым и тоскливым, как день, корпусам.

Линкина палата была двухместная, но она лежала в ней одна. Мне показалось, что за эти дни она еще больше похудела и осунулась, а наволочка по сравнению с ее лицом казалось желтой и несвежей. На тумбочке стоял начатый пакет все того же яблочного сока, а рядом с кроватью, присосавшись трубкой к Линкиной руке, растопырилась капельница. Кости в палате не было.

— Пошел перекусить, — сказала Линка. — Он ведь здесь и ночует, на той кровати. Пока нет никого — разрешают. Скоро консилиум должен быть. Решат наконец, что со мной делать. А что тут решать? — она грустно усмехнулась. — И так все ясно.

— Подожди, — я погладила я тонкие, как прутики, пальцы. — Не торопись, еще ведь ничего неизвестно.

— Лен, ну не надо, а? — она поморщилась. — Уж тебе-то точно известно, разве нет?

Я покраснела и уставилась на капельницу, не зная, что сказать.

— Мне страшно, — тихо сказала Линка. — Страшно умирать. Вот так вот — зная, что я наделала. Не могу поверить, что это происходит со мной. Ну вот не может такого быть. С кем угодно, но не со мной. Как будто часть меня все понимает, а другая… А другая просто не хочет верить. Может, все как-нибудь обойдется? Может, каким-нибудь чудом? Ну как такое может быть — что меня не будет? Все останется, жизнь будет идти дальше. Утро, вечер… Новый год… Все будет — а меня нет…

Как бы мне хотелось что-нибудь сделать для нее. Сколько раз мне доводилось выслушивать подобное, но никогда от этого не было так больно. Я сжимала ее пальцы, и…

«Не смей! — насторожилась Царица Ночи. — Даже не думай! И ей не поможешь, и сама умрешь».

Вздрогнув, я выпустила Линкину руку.

Открылась дверь, вошел Костя, бросил мне вялое «привет», сел рядом с Линкой с другой стороны. Повисла тяжелая тишина. Я чувствовала, что мешаю им, что без меня им будет гораздо лучше, но уйти так быстро тоже было неловко.

— Не хочешь попить? — спросила я, лишь бы не молчать.

Линка кивнула, я суетливо принялась наливать сок в стакан, расплескала, начала искать, чем бы вытереть тумбочку. Впрочем, я бы с удовольствием вымыла и пол. Или даже окно. Только не сидеть вот так, не придумывать лихорадочно тему для разговора, тщетно пытаясь отогнать чувство несуществующей вины.