Мир со свистом проносился мимо. Глаза слезились от ветра. Кислорода не хватало даже с учетом респиратора на пол-лица. Зато чем ближе мы подлетали к барьеру, тем отчетливее становилась индустриальная симфония другого мира. Такого далекого для магов и такого родного для меня.
Я была близка к осуществлению этого идиотского плана как никогда.
И все могло закончиться иначе, если бы нас не накрыла тень и с неба не спикировала орлица. Ублюдок дернулся, уходя от столкновения. Меня ощутимо приложило о барьер плечом. Свет в глазах на мгновение померк от ослепительной вспышки боли. Сильные руки сдернули с седла, и я в отчаянии забилась, рыча и извиваясь.
– Яр-ра! – крикнул Нед, стискивая мое туловище.
– Пусти! Пусти! Я должна вернуться к ней!
– Да приди же в себя! – Меня ощутимо встряхнули. – Тебе некуда возвращаться.
– Там мама, бесчувственный ты козел! Там мама, которую ты бросил!
– Яра, угомонись.
Маленький совет всем родителям. Не говорите детям «угомонись». Это не действует как успокоительное. Это провоцирует. Чуете разницу?
– Дочь… – чуть тише позвал Нед. – Ты помнишь тот день, когда я тебя забрал с Тверди?
– Ты хотел сказать похитил? – в который раз поправила я.
– Забрал, – в который раз повторил Нед Хантер. – Вспомни, где ты была в тот день?
Ублюдок только теперь обнаружил пропажу наездницы, выровнялся и полетел рядом. То ли боялся нападать на Яя, то ли джентльменские замашки взяли вверх, то ли грозный вид вооруженного Неда Хантера.
И только мне папа не внушал ни трепета, ни уважения.
– У тети Глен, – агрессивно ответила я. – Мы играли во дворе, когда ты… Да какая разница?
– У меня было два браслета, дочь. Один для тебя, другой – для мамы. Я прорвался сквозь барьер и прилетел к дому, но ее уже увезли в больницу.
Нет. Нет. Нет. Не говори. Не говори этого.
– Она не хотела тебя огорчать, потому и не сказала. Она не желала, чтобы ты видела, как она угасает, поэтому отправила к тетке. Она надеялась, что я могу успеть, но к тому моменту, как я прилетел в больницу, стало уже непоправимо поздно. Мне жаль.
Память услужливо подсунула те воспоминания, которые я так старательно игнорировала. Как мама долго обнимала меня перед отъездом к тетке. Накануне мы полночи шептались в темноте о всяких глупостях. Она приготовила блинчики на завтрак и с улыбкой смотрела, как я пачкаюсь в сгущенке. Она прощалась.
Слезы полились сами собой.
– Почему ты сразу мне не сказал? – всхлипнула и закусила трясущуюся губу.
Отец обнял, словно пытался отгородить если не от боли, то хотя бы от мира, и прижался щекой к виску.
– Сперва у меня не оказалось слов, после не оказалось смелости. Я все откладывал. Ждал подходящего случая. Пока ты думала, что она жива, у тебя еще оставалась надежда увидеться, а потом… Пойми, дочь, со временем привыкаешь к удобной лжи, и уже нет желания что-то менять.
Пострадавшее плечо отозвалось глухой болью, но это ничто по сравнению с тем, что творилось внутри. Боль вонзилась в подреберье, точно булавка коллекционера в экзотическую бабочку.
– Пап, – жалобно всхлипнула я и наконец призналась:
– Пап, я накосячила.
Глава 22. О пользе дедуктивных методов