Червоточина

Куски багряных стен, выхватываемые из мрака лучом фонаря, складывались в причудливые, фантасмагорические образы. Каспар видел, как, созданные игрой света и тени, со всех сторон к нему тянутся уродливые лапы со страшными изогнутыми когтями, а с потолка спускаются гибкие хвосты, заключённые в шипастые хитиновые сочленения. Наконец впереди забрезжил блёклый свет, но прежде, чем Каспар вышел из расселины, он минул полузасыпанный арочный свод тесной каменной камеры. Он остановился, посветил по углам и стенам лучом фонарика и, удостоверившись, что внутри никто не притаился, вошел внутрь комнаты. На сланцевом, изрезанном многочисленными трещинами полу валялся ворох тряпья, в углу корчился колченогий стул, на котором стояли ржавая миска и старая, оплетенная лозой, пузатая бутыль. На кривом выступе стены прилепился огарок толстой свечи. Синеватый язычок умирающего пламени слабо подёргивался. В глубине коридора опять раздалось шарканье и отвратительное хлюпанье. Ужас снова пробежал по спине Каспара волной холодных мурашек, и он бросился прочь из камеры, туда, где бледным пятном виднелся выход.

Расселина, выводящая прямо в море, была настолько узкой, что Каспар едва протиснулся наружу. И остановился, погрузившись по колено в воду, и беспомощно озираясь. Тусклый свет ноябрьского сумрачного дня ослепил его, будто яркое солнце. Твёрдые камни под ногами вдруг пропали; он едва удержался на краю скалистого уступа, чуть было не соскользнув в глубину.

«Урри выбрался здесь и поплыл домой.»

Каспар собрался было оттолкнуться от пропадающего дна и поплыть, огибая глубоко вдающийся в залив выступ, как вдруг увидел еле заметную ленту бордюра, вьющегося по краю неприступных скал. Он побрел по этой ненадежной тропинке, рискуя оступиться и упасть в воду. Он шёл, цепляясь израненными руками, одна из которых всё ещё сжимала рукоятку молотка, за слоистую бурую стену. Тропа привела его на тот самый плоский камень, на который спускались дикие звери – пить мутную и пресную морскую воду. Как будто в лесу не было воды. Каспар безнадёжно оглядел поверхность мокрого камня, устланного клочками водорослей и пятнами белого птичьего помёта. Тут не было ни его терьера, ни его шляпы.

Чьё-то приближение он скорее почувствовал, чем услышал. Что-то двигалось к нему, но не следом. Оно спускалось по проходу, по лесной тропе, вырубленной в теле скалы. Каспар замер, сжимая молоток.

И оно показалось.

Гротескная фигура, тощая и уродливая. Мертвенно-бледное лицо, полускрытое под грязно-белым, пожелтевшим остроконечным колпаком, обладало тонкими, как у эльфа, чертами. Холщовое серое рубище, без ворота и рукавов, едва прикрывало красные, воспалённые колени. Обнажённые руки и ноги, синеватые, как у покойника, с набухшими чёрными узорами вен. И глаза, абсолютно лишённые радужки и белков; чёрные и блестящие, как два кусочка антрацита.

Каспар сделал шаг вперёд.

– Простите за беспокойство, но вы, случайно, не встречали здесь мою собаку? Понимаете, мой малыш потерялся.

4.

Каспар ткнул пальцем, вымазанным в мясном соусе, кнопку приёма вызова, но она не сработала.

«Speak English Or Die», – возопил айфон вокалом Билли Милано, призывая Каспара попытаться еще раз.

– Привет, извини за задержку.

– Вау, старина, привет. У меня хорошие новости. Мы можем начинать. Я жду не дождусь, когда окажусь в твоём новом логове, и обниму твое дряхлое тельце. Я купил для Урри…

– Нету Урри.

На другом конце замолчали. Голос Оскара, когда тот заговорил вновь, звучал настороженно и удивлённо.

– Что случилось, дружище?

– Он пропал, Оскар. Ну да ладно. Пока что оставим это. Нам надо выполнить намеченное. Я жду тебя, как и договаривались. Приезжай.

– Эх, старина…

Оскар немного помолчал, выдерживая приличествующую случаю скорбную паузу и произнес совсем уж безрадостно:

– Ладно, не горюй, я скоро буду, и мы что-нибудь придумаем, окей?

– Окей, – сказал Каспар и дал отбой.

***

Каспар стоял в позе скучающего ковбоя, прислонившись к распахнутой входной двери, и заложив большие пальцы обеих забинтованных кистей рук за огромную медную пряжку толстого ремня, плотно охватывающего его стройную талию желтоватой полосой искусно выделанной змеиной кожи. Закрытому фольксвагену, фургону, что рыча и переваливаясь с боку на бок, выбирался сейчас из грязной лужи, в которую превратилась подъездная дорожка, на жухлую полянку перед домом, явно сильно досталось. Его чёрный матовый корпус был так заляпан грязью, будто он принял участие по соревнованию среди наикрутейших внедорожников, где-нибудь в ужасных восточноевропейских болотах, и вышел победителем. Глубокая вмятина, содранная краска и остатки древесной коры в царапине на правом боку свидетельствовали, что микроавтобус познакомился со стволом одной из местных дерзких елей.

– Ну привет, старина.

Мужчина, выбравшийся из кабины водителя, был похож на Каспара, как родной брат. Такой же привлекательный, высокий и стройный. Тех же средних лет; в аккуратно подстриженной эспаньолке пробивалась первая седина. Прекрасно развитая мускулатура.