Чеширская улыбка кота Шрёдингера. Мозг, язык и сознание

Дискуссия вокруг вопросов когнитивного развития, основывавшаяся на анализе работ Фодора о концептах, продолжалась с участием его самого и специалистов из разных областей знаний, включая Ст. Лоренса. Э. Марголиса, Дж. Макклиланда, А. Гопник, Ф. Кейла, Д. Джентнер и др. Основной предмет обсуждения — радикальный нативизм Фодора, согласно которому репертуар концептов-примитивов у человека большей частью является врожденным, а не есть результат научения в процессе овладения опытом. Базисные врожденные концепты-примитивы сводятся, насколько сейчас известно, к списку примерно из тридцати единиц: связанные с пространством и движением в нем — начало «пути», конец «пути»; внутрь «контейнера», из «контейнера»; на поверхность, с поверхности; вверх, вниз; соединение; контакт; ритмическое/прерывистое движение, прямое движение; живые объекты, начинающие двигаться без внешних воздействий (связей и контактов) и ритмично; неодушевленные объекты, для движения которых нужны внешние воздействия, и т. д. Считается, что концепты организованы иерархически и, следовательно, представляют собой систему. Эта система генетически заложена в мозгу человека, где есть также механизм генератора новых концептов, обеспечивающий возможность формулирования гипотез [Fodor, 2001, 2005].

В отличие от Юма, который считает, что все когнитивные (как мы бы сейчас это назвали) концепты вырабатываются на основе опыта, но могут быть сведены к врожденным сенсорным примитивам, Фодор, в целом согласный с этой логикой рассуждений, настаивает на том, что оснований для редукции всех концептов к сенсорным прототипам нет: таких редукций оказывается очень немного и приходится признать, что основные концепты-примитивы не есть результат жизненного опыта. Нетрудно догадаться, что такая позиция вызвала резкие возражения, что не разрешило спор ни в коей мере.

В такой же мере неразрешимыми остаются споры о модульной или сетевой организации языковых и иных когнитивных процессов, врожденности и даже генетическом статусе языковой способности, о свойствах и самом содержании понятия сознания, ментальных репрезентаций и возможности формирования модели Другого (Theory of Mind) в онто- и филогенезе.

Я сочла возможным привести эти примеры, чтобы подчеркнуть, что кризис налицо и способы его преодоления даже и в нашей дискуссии варьируют от пылкого радикального романтизма В. М. Аллахвердова до моего собственного кантианского пессимизма. Это не значит, впрочем, что я отрицаю главный тезис Виктора Михайловича Аллахвердова: с радикально когнитивистской точки зрения, цель организмов — не выживание, а познание. С поправкой — цель существования человека… Является ли это целью других биологических видов, во всяком случае не высших, абсолютно неизвестно, и не представляется возможным это установить. Другое утверждение, что все психические явления суть явления познавательные и могут быть описаны в терминах логики познания и процессов переработки информации, тоже не вызывает возражений в целом, но требует разъяснений последняя его часть: какова именно логика и что за процессы (см. начало данной статьи). А вот с соображением о том, что нельзя даже пытаться локализовать сознание в структурах мозга, ибо неизвестно, что конкретно должно быть локализовано, спорить трудно.

На вопрос о том, какие факторы препятствуют столь необходимому сближению разных дисциплин на когнитивистской почве, ответ очевиден по крайней мере в одном аспекте: отсутствие осознания критичности специфического антропоцентрического подхода, невозможность более экстраполировать методы изучения примитивных рефлексов, подвергающиеся сомнению уже и для экспериментов с животными, на сложные психические процессы. Стоит вспомнить не только воронку Шеррингтона, но и концептуальную нервную систему (CNS) Хебба. Предельная сложность и специализированность, едва ли не «когнитивность» тонких нейронных механизмов, не говоря о макропроцессах, происходящих в мозгу, заставляет нас относиться к принципиальной многомерности описания и трактовки очень серьезно.