Чешское время. Большая история маленькой страны: от святого Вацлава до Вацлава Гавела

Йозефов, может быть, самый раскрученный и самый памятный, но совсем не единственный в Чехии и даже не безусловно самый важный для евреев адрес. Возьмем, к примеру, Тршебич, районный центр на юго-западе Моравии с населением в 35 тысяч человек. Среди них теперь почти нет евреев, зато в этом городке существует настоящий еврейский квартал, того же происхождения и той же логики развития, что и пражское гетто. В отличие от Йозефова в тршебичском Замости (или еще проще, в Жи́дех) фасады, стены и крыши сохранились в исторической или хотя бы псевдоисторической неприкосновенности: 123 дома, расчерченных десятком улиц, Передняя (1639–1641) и Задняя (1669) синагоги, в одной сейчас галерея и информцентр, в другой храм гуситской церкви, бывшие раввинат и пекарня мацы, бывшие ритуальные купальни — миквы и богадельня, бывшие школа и больница. Это не вполне туристический заповедник — хотя в Замости появляется все больше кафе и сувенирных лавок, здесь проживают и обычные домовладельцы, никак не связанные ни с Торой, ни со звездой Давида, и они еще не до конца приноровились выжимать прибыль из живописного еврейского прошлого.

Дальняя оконечность притулившегося к левому берегу неширокой Йиглавы компактного квартала с тесной застройкой без скверов и внутренних двориков занята корпусами и трубой бывшего кожевенного завода, когда-то принадлежавшего почтенной семье Субак, тут теперь проводят модные культмероприятия. Собственно Тршебич в последние десятилетия разросся, город обслуживает нужды чешской атомной энергетики — в паре десятков километров от города в 1970–1980-е годы по проекту советских друзей построили АЭС «Дукованы», а персонал расселили в панельных социалистических многоэтажках райцентра.

В Тршебиче утверждают, что в Европе нигде больше не сохранилось столь целостного еврейского сеттльмента. Наверное, это правда, иначе ЮНЕСКО не обратила бы на Замости свое драгоценное внимание. Когда-то тршебичская община считалась едва ли не самой многочисленной в Моравии, около 1700 человек, но с середины XIX столетия, по мере эмансипации и завоевания гражданских свобод, евреи мало-помалу растворялись в славянско-немецком обществе. За несколько веков своей истории квартал Замости не пасовал ни перед армиями захватчиков, ни перед разрушительными наводнениями и жестокими пожарами, а вот трагедия Холокоста уничтожила здесь и еврейскую, и иудейскую жизнь. После Второй мировой из Терезина и Аушвица в Тршебич вернулся всего десяток человек. Так, в общем, было повсюду в Чехословакии: не то что в некоторых, даже во многих городах сохранились и даже прилично реконструированы здания синагог[78], но подавляющее их большинство перепрофилировано, да и особенно некому в окружении свежепокрашенных святых стен молиться. По статистике Федерации еврейских общин, в Чехии осталось 15–20 тысяч евреев, из них иудаизм практикует разве что каждый десятый.

Ключевая фигура и красное знамя чешского еврейского мира — конечно, Франц Кафка, хотя отчетливый интерес к идишу — ивриту, как и к национальной культуре вообще, а потом и к сионизму, возник у него, насколько можно судить по дневникам писателя и воспоминаниям его современников, только в зрелом возрасте. Гениальность этого пражско-немецко-еврейского литератора австрийской традиции, как часто случается, по крайней мере отчасти стала кривозеркальным отражением его непростой жизни. Кафка был человеком слабого здоровья, тяготился карьерой юриста и страхового служащего, хотя и считался старательным профессионалом (он защищал интересы травмированных на производстве рабочих). Признаться, я не доверяю популярной теории о том, что, пребывая на этой работе, Кафка сконструировал защитную каску — эта история никак не подтверждена документально, да и выглядит нарочито анекдотично.

Мемориальная доска Франца Кафки на площади его имени (1966), Прага. Скульптор Карл Гладик

Литературные упражнения Кафка рассматривал как «форму молитвы», он был неизменно одержим писательством, которое, по-видимому, полагал естественной для себя формой существования. Кризисные отношения с деспотичным отцом-галантерейщиком (имевшим магазин на Староместской площади) вкупе с каким-то трудным детским опытом вылились и в неспособность построить собственную семью, что было вызвано, как полагают биографы Кафки, еще и особенностями его психически лабильной натуры. На эту тему, помимо тысячи экспертных трудов, — и кинетическая скульптура работы Давида Черны на пьяцетте у пражского торгового центра Quadrio: 42 фигурные стальные панели вращаются независимо друг от друга, складываясь в 10-метровую нержавеющую голову Кафки.