В отличие от Суворова, генерал Якоби не обладал мощной и многоопытной армией. Полки и отдельные батальоны Астраханского корпуса были рассредоточены по всем укреплениям линии, хотя по численности больше солдат все же находилось в левофланговых крепостях. Об этом Дулак-султан отлично знал, как и то, что Державный фельдшанц, последний на кубанской стороне, не разрушен, но уже брошен ротой мушкетеров. Князя оповещали не только конные лазутчики, но и шпионы, жившие в крепостях. Он копил силы, собирал большое войско, летучую конницу со всего Закубанья. Оставалось немного подождать, чтобы иссяк вешний разлив Кубани, и поднялась сочная трава, дающая лошадям выносливость…
От Ставропольской крепости до Александровской – ровно шестьдесят пять верст. Леонтий Ремезов со своим взводом сопровождает обоз, перевозящий муку. Солнцем и мягким ветерком обласкан этот майский день. Набитая колесами и копытами дорога плавно течет с увала на увал, по долинным низинам и тянется на изволок, где виднеются каменные распадки. С него обозримо на много верст вокруг, как горма горит, полыхает алыми и желтыми лазориками степь. Душа вздрагивает и замирает от этакой завораживающей красоты! И вдруг становится ясно, как дорога тебе вот эта земля, уже политая первой казачьей кровью, ставшая навек своей, тобой завоеванною. И пусть скоро придется покинуть этот край, отправиться с казачьей командой «на льготу» на Дон, но разве оставит сердце память о прожитых здесь днях, о нелегкой кавказской службице? И недаром сейчас завел песню Фирс Колосков, и ее, распевную и величественную, дружно подхватили казаченьки, ощутившие слитность с вековечным бескрайним простором и распахнутым над ним небом, с родящей землей, подвластной великому празднику весны и обновления. Именно в такие часы особенно остро понимаешь, что ты, казак, значишь сам по себе, чему служишь и какой след проложишь. Не о любви, не о зазнобе станичной, а о давней встрече удалого соплеменника с царем Петром Великим вспомнилось донцам.
Фирс сделал короткую паузу, искоса посмотрев на товарищей. Лишь тихий звон удил и перебор копыт размеренно раздавались в тишине. И, горделиво подбоченясь правой рукой, на которой петлей была захлестнута плетка, наддал во всю грудь:
Окончили песню вразнобой, из-за того, что запевала, желая удивить односумов, взвинтил свой тенорок до предела и долго тянул последнее слово. Прохор Мотовилов, едущий в одном ряду, усмехнулся:
– Ну, и горазд ты на голос, Рыжий. Иде в тебе столь воздуха помещается?
– Как иде? – откликнулся Фирс, сделав удивленную гримасу. – Научил, братцы, один малоросс. Бандурист. Ты, гутарит, дюжей вдыхай и задержку на пупке делай. Стал быть, запас воздуха пропущай в самое нутро, то бишь в желудок и косу[33]
. Зараз мы не дневали, с утра маковой росинки во рту не было. Нутро порожнее.– Знамо дело. На язык ты мастер, – подхватил Арженов Петр, урядник. – А мне дюже по духу песни страдательные, про любовь-разлуку. Вот возвернемся на Дон, к бабочкам своим, заиграем…
– Да скореича бы, сутерпу нету… – вздохнул Бузликин, получивший после разговора с Суворовым прозвище Заячий Малахай. – Как ни ночь, так курень снится.
– По дням исчисляя, на замену нам должон был полк из Черкасска уже выйтить, – рассудил урядник. – Завсегда с конца апреля вызывают с чужбины казаков «на льготу». Господин сотник, не слыхать про это?