Честь снайпера

— Это суждение больше не работает. Ты сражаешься по своим причинам — потому что ты любишь Милли, ты, старый козлина. И не говори мне, что это не так. Это твой лучший бой. А я сражаюсь по своим причинам — для того, чтобы никакой мудак не пришёл бы ко мне и не сказал бы: крошка, сделай одолжение, не пиши ничего об этом. Я напишу свою историю, даже если для этого мне потребуется самой стать Людмилой Петровой. Никто не скажет мне: отойди прочь, будь хорошей девочкой. Хорошей девочкой я никогда не была — такие девочки не становятся журналистами. Да и кроме того — на историю уже бюджет выделен.

Глава 48

Карпаты. Над Яремче

Июль 1944 года

Она тщательно обустроила свою позицию — всё ради неподвижности и устойчивости, так, чтобы в момент выстрела все кости имели поддержку, упираясь друг в друга, а сама она уверенно сидела на земле, нисколько не колеблясь от дыхания. Чтобы стрелять, как машина — вам следует стать машиной.

Милли решила стрелять сидя на небольшом уклоне, который позволял ей упереться телом в ствол дерева. Винтовка лежала перед ней, и её вес покоился не на руках Милли, а на достаточно толстой ветке. Если быть более точным, то винтовка лежала не на самой ветке, а на аккуратно сложенной перчатке, которая исключала возможность сдвигания винтовки во время выжима спуска. Поддержка щеки оказалась весьма кстати — она позволяла расположить лицо настолько чётко, что глаз оказывался строго в четырёх дюймах позади и ровно напротив того, что британцы называли «телескопическим прицельным устройством № 32». Заняв позицию, Милли выровняла дыхание, приведя его в естественную норму.

Позади неё сидел Учитель — наблюдатель без бинокля, бесполезный и нужный лишь для психологической поддержки.

— Я вижу их, — сказал он. — А ты?

Конечно, она тоже их видела. Роскошная оптика была куда как лучше, чем её собственный ПУ. Для неё, глядящей сквозь оптику, герр оберштурмбанфюрер Грёдль был в трёхстах тридцати трёх ярдах. Она видела одутловатого человека, на первый взгляд — из тех мягкотелых, которым никогда не светило унаследовать землю. Его комичность усугублялась особенностью движений, формальностью одежды и несуразностью походки — он смотрелся словно опереточный герой. Похоже было, что он о чём-то увлечённо беседует с другим чудовищем — Салидом во время движения в составе фаланги эсэсовцев вдоль центральной улицы Яремче. Салид указывал на интересные виды — как будто бы в этой задрипанной дыре, где никто и никогда не продвигался в желе покрытия крыш дальше соломы, могли быть какие бы то ни было интересные виды. И, хоть лицо Салида было весьма живым, его партнёр оставался безразличным и незаинтересованным.

«Если только у него не появилось интереса к русской средневековой агрономии — это всё липа. Они просто выманивают нас», — подумала Милли.

— Они думают, что они весьма умно поступают, — подтвердил её мысли Учитель.

Людмила оторвалась от прицела, поскольку не спешила поймать судорогу вследствие преждевременного напряжения при удержании винтовки и расслабила мускулы, поскольку занимать плотную позицию было ещё рано. Чем сильнее она устанет — тем больше будет вероятность, что дрожь или внезапный рывок в мышцах испортят выстрел.

Закрыв глаза, она пыталась набраться сил. Чуть раньше, в пещере она тысячу раз спустила курок вхолостую после пристрелки, чтобы изучить малейшие нюансы спуска. Спуск мог бы быть лучше, но с таким же успехом мог быть и хуже. Лёгкое усилие в самом начале движения, пара зацепок металла о металл в механизме, но затем, перед самым выстрелом спуск приходил в чёткую яму, в которой требовалось легчайшее усилие, почти волшебное в том отзыве, что оно производило — срывающее спуск с его упора и приводящее весь механизм в движение, совершаемое за микросекунду, в которую ударник летел вперёд, сообщая бойку энергию, необходимую для воспламенения капсюля, вызывающего…

Она знала, что происходит вслед за воспламенением капсюля.

Главную проблему составлял прицел. Хоть и ясный и светлый, он был достаточно грубым. Его настроек хватало для пристрелки на тысячу ярдов, хоть этого и было достаточно сложно достичь — Учителю пришлось помочь ей совершить механические манипуляции с его настройками. Но теперь он был пристрелян. Точка пристрелки находилась на вершине тупоконечного конуса, поднимающегося вверх от шести часов. На этом расстоянии вершина конуса закрывала слишком большое пространство, а вместе с ним и крошечную цель. Людмиле следовало навести вершину конуса на голову цели, а затем медленно выжать…

— Так, он остановился.

Она снова вернулась к прицелу. Вот он, увеличенный до расстояния в триста тридцать три ярда, стоящий на середине моста. Никого ближе трёх футов не было с обеих сторон. То же пустое лицо и невыразительная поза. Его спутники расступались в стороны, словно предоставляя для него пространство для созерцания в одиночестве — если оно ему было нужно: выглядел он таким же скучающим.