Честь таланта. О литературе и России

Чувство родины – главное в его творчестве, и оно явлено так объёмно, страстно, что свет его озаряет всех бунинских героев с их «неправильными жизнями» и поступками. «…А счастье всюду. / Может быть, оно – / Вот этот сад осенний за сараем / И чистый воздух, льющийся в окно». Это же только о родине можно сказать!.. Глядя на французские сараи и понимая, что будешь на них смотреть до конца жизни, созерцательностью не утешишься.

Бунин – щедрый художник. Он не обворовывает читателя, не сбивает его с панталыку, не запутывает нравственно (даже в самых своих откровенных, интимных и страстных произведениях), никого не поучает и не обличает. Сила его художественности такова, что он побеждает красотой. Но это не холодный эстетизм, не расчёт, не приманка. Понимание значимости красоты, но красоты национальной, делает его непобедимым.

Суть его прозы – восхищение красотой, стремление её запечатлеть. (И «Деревня» – как угроза, тёмная сила, что готовит ей гибель.) Да, конечно, он пишет о себе, о пережитом, но это не имеет никакого отношения к «исповедальной прозе» (исповеданию грехов). «Красота – это чувство Бога», и он до последних своих дней, будучи уже беден и стар, стремился рассказать об этом чувстве.

Единственное оправдание художника – возвращать чувство Бога в своих трудах; всё остальное – не имеет смысла, не имеет смысла, не имеет смысла…

2021

«Я рано встал, недолги были сборы…»

Снежная, морозная зима. Вьюга намела серебристые сугробы-барханы – выше окон нашего невысокого деревенского дома. Буря бушевала ночью, а днём – ослепительный блеск сверкающего великолепия. Тугие, будто натянутые покрывала, снега, жемчужные, заснувшие в палисаднике деревья.

Самое тёплое место в доме – лежанка, кирпичный прямоугольный выступ, обогреваемый печью. Привыкнуть к твёрдости каменной спины невозможно, хотя она покрыта домотканым половиком, а иногда, когда сильно нагревается, ещё и старым ватным одеялом.

На лежанке сушатся чёрные, жёсткие валенки, дремлет рябой кот, здесь же множество предметов детского хозяйства – пустые катушки, лоскутки ткани, неработающий будильник без стрелок, несколько старых счётных палочек и разномастных пуговиц в самодельной шкатулке, сшитой из поздравительных открыток. Тут же большая, не помещающаяся на этажерке книга в голубовато-сером твёрдом переплёте – «Мороз, Красный нос». Мне читали её всего один раз, но я отлично помню содержание. Я знаю, что это – поэма и что написал её Некрасов.

Книгой наградили в школе старшую сестру Тамару – за успехи в учёбе и примерное поведение. Плотная глянцевая бумага, крупные буквы, подробные иллюстрации во весь лист. Но теперь сестра относится к подарку без трепета – книга безжалостно «дорисована» братом. Савраска тащит сани, в которых поверх дров установлен пулемёт «Максим». Старик-отец, скорбно опустив голову, копает могилу тяжёлым заступом, не замечая, что на дне «траншеи» лежат две гранаты-лимонки. Крестьянин Прокл похож на героя Гражданской войны – он перепоясан крест-накрест пулемётными лентами, за поясом у него – револьвер. Его жена Дарья, будто партизанка времён Великой Отечественной, вооружена карабином.

Брат Виктор старше меня на десять лет. «Разве можно рисовать в книгах?» – безмолвно возмущаюсь я. Мне ещё неведомо слово «гармония», но я чувствую, что красота разрушена, пусть даже «военная тема» исполнена братом с виртуозным мастерством – он знаток оружия и искусный рисовальщик. И всё же насмешка над персонажами поэмы кажется мне святотатством. Удивляет, а позже восхищает дерзость брата – нет, я никогда не смогла бы так шутить над смертью!..

Здесь же, на лежанке, книгу Некрасова читала мне мама, а я, отвернувшись к стене, делая вид, что засыпаю, быстро утирала слёзы. В жизнь домовитой крестьянской семьи вторгалась трагедия. Дарья, Прокл, их дети Гришутка и Маша, суровый свёкор, знахарь, говоривший про больного, что «ещё положить под медведя, чтоб тот ему кости размял», – все эти люди были для меня живыми. «Мороз, Красный нос» – не сказка, а первый учебник страдания.

Днём, свернувшись калачиком на лежанке, гладя мурчащего, как трактор, кота, я смотрела на узорчатые, разукрашенные морозными кружевами стёкла окон и думала, что не надо настраиваться на какое-то особенное счастье – будет ли оно, нет – это ещё вопрос, а вот смерти и потери неизбежны. Это было первое взрослое открытие, сделанное с помощью Некрасова. Мне-то казалось, что Дед Мороз – новогодний волшебник, привозящий на тройке подарки детям. Вон как торжественно про него: «Не ветер бушует над бором, не с гор побежали ручьи, мороз-воевода дозором обходит владенья свои». А он – великолепный, как зима, царствующая за окном, и безжалостный, как стужа, убивающая птиц и зверей.