Честь воеводы. Алексей Басманов

Игумен Филипп тоже давно хотел покинуть стольный град и вернуться на милые сердцу Соловки, ан не тут-то было. Приказные твари не отпускали игумена, не выдавали ему царскую грамоту на соляные варницы и на земли с сёлами, кои отданы были во владение монастырю. Филипп уехал бы и без грамоты, потому как не мог унижаться, раболепствовать перед борзыми чиновниками. Да удерживало лишь то, что новые земли были очень нужны монастырю. Они помогли бы монастырской братии одолеть скудость жизни. Дождался, однако, Филипп невиданного, небывалого в стольном граде многие годы бедствия.

Двенадцатого апреля в полдень игумен Филипп пришёл на Варварку, дабы встретиться с царским тестем, боярином Романом Захарьиным-Кошкиным. Оставалась последняя надежда — получить грамоту через него. Но судьбе было неугодно, чтобы Филипп встретился с ним.

В этот час на торжище в Китай-городе загорелось враз несколько лавок с богатыми товарами. Народ хлынул к лавкам со всего торжища и даже с Красной площади, чтоб потушить пожар, да и руки погреть чужим добром. Но пока доставили воду в вёдрах с Москвы-реки, загорелись два гостиных двора. Там огонь пошёл гулять с чудовищной силой, охватывая всё новые строения. Он перекинулся на казённые амбары, где было тесно от товаров. Спустя час запылала Богоявленская обитель. А к вечеру пылало всё, что могло гореть, от Ильинских ворот до Москвы-реки, до Кремля. На углу Китай-города огонь подобрался к высокой башне, где хранились тысячи пудов пороха. Крыша башни вспыхнула, как пук соломы, народ бросился бежать из ближних от башни мест. Головни с крыши упали в башню, и она взорвалась с такой силой, что разнесла часть стены Китай-города и запрудила полреки. Взрыв породил панику по всему городу. Москвитяне, похватав в домах, что попалось под руку, покидали стольный град. Никто не думал тушить пожары. Но чьей-то вражьей силой они вспыхивали в новых местах. К двадцатому апреля загорелись дома за речкой Неглинкой, на Арбатской улице, в Замоскоречье.

Оставшиеся в городе москвитяне заговорили, что пожар начался по воровской воле князей Глинских. Сказывали, что видели люди, как Москву поджигала сама бабка царя княгиня Анна Глинская, а ей помогали сыновья Юрий и Михаил. Они разъезжали по стольному граду и из колымаги бросали горящие смолянки в покинутые хозяевами дома. Москвитяне взбунтовались. Двинулись в Кремль за Глинскими. Они в страхе попрятались. Но Юрия Глинского нашли в Успенском соборе. Его вытащили из храма и с криками: «Вот он, отродье ведьмы! Бейте его!» — принялись терзать, рвать на части и разбрасывать ноги и руки по соборной паперти. Да тут же несметная толпа вломилась в палаты князей Глинских и разграбила их. Но и того оказалось мало. Тысяча горожан с топорами, вилами и кольями двинулась на Воробьёвы горы, в село Воробьёво, где в царских палатах скрывался сам государь Иван, а с ним бабка Анна Глинская и её сын Михаил. Окружив подворье, москвитяне потребовали от царя выдать им на казнь княгиню Анну и её сына Михаила.

Царь Иван осмелился выйти к толпе, поднялся на башню близ ворот и прокричал:

   — Виновных в пожаре найду и предам смерти! — Дышал он тяжело, с надрывом, в чёрных глазах плавилась ненависть к возмущённым россиянам. И жалел он об одном — о том, что нет у него под рукой ратников. Послал бы их с саблями наголо сечь головы крамольной толпе. Но ненависть его пока была бессильной. Он повторил: — Я найду виновных и предам их смерти! Вы же идите по домам, и вам будет моя милость. — Царь ушёл.

Народ на вольном ветру Воробьёвых гор остыл от ярости и разошёлся по домам, поверив царю, что он накажет Глинских. Однако Иван обманул горожан: виновных в пожаре не искал и наказывать Глинских не думал, а зачинщиков бунта велел схватить. И вскоре они, числом тридцать семь, оказались в руках Разбойного приказа.

Когда царь отдал повеление казнить бунтовщиков, никто из близких не осудил молодого государя за эту жестокость. Анастасия могла бы посмотреть на него так, что он пожалел бы о своём зверстве. Но она по воле Ивана сидела в Коломенском. Один лишь священник Сильвестр пытался усовестить государя, предотвратить казнь невинных.

   — Остановись, государь. Зачем нарушаешь Священное Писание, предаёшь смерти невинных, а виновных покрываешь милостью?

Царь взъярился и в гневе, с искажённым до лютости лицом, крикнул:

   — Как смеешь ты, раб, осуждать меня!

Сильвестр был бесстрашен и ровно, спокойно сказал:

   — Смею, государь, потому как тебе во благо. Страшный пожар на Москве — то наказание Господне за грехи твои и наши. Всевышний ждёт от нас покаяния, но не новых злодейств и грехов.

Царь Иван пробежался по трапезной, словно молодой вепрь, остыл малость, остановился близ Сильвестра, ткнул его перстом в грудь:

   — Смел и дерзок ты! Таких люблю, хотя ты и заслуживаешь опалы. Бог с тобой, оставайся моим духовником, но встречь мне больше не иди!

   — Не отрекаюсь от сказанного, — ответил отважный священник. — Теперь иду к христианам радеть с ними за стольный град.