Честь воеводы. Алексей Басманов

   — Почему не посадили на цепь? — спросил он гневно.

   — Прости, батюшка, бес попутал. — И Сатин склонил голову в ожидании удара.

Но князь проявил к нему милость, лишь резко бросил:

   — Стой за порогом. Будешь нужен, позову.

Сатин скрылся за дверью. Филипп продолжал сидеть не шелохнувшись. Лишь удивился в душе: «Каким жалким стал сей человечишка!» Князь же напустил на себя важность, цыплячью грудь выпятил, плечи расправил.

   — Ну, давай поговорим, Божий человек, — сказал он.

Филипп молчал. У него было время подумать о своей судьбе.

Ещё ничего не ведая о злодейской жизни князя Василия, он понял, как только увидел вымерший город, что властелином здесь этот смердящий пёс. Потому знал Филипп, что впереди ему ничего хорошего не светило. Не тот человек Василий Голубой, чтобы проявить к нему милость. И Филипп пришёл к мысли, что ежели сам за себя не постоит, то и спасения ему нечего ждать. Никто ведь не знал, что он в Старицах. А враг вот — перед ним и с ножом. И хорошо, что один, а стражи лишь за дверью. Потому он должен и может за себя постоять. И знает, как это сделать. Грех, конечно, ордынской сноровкой воспользоваться, да что поделаешь, ежели супостат вынуждает. Главное — не мешкать, всё делать решительно, не оглядываясь.

А князь Василий не сумел разгадать задумок узника, счёл, что тот у него в руках. Чтобы уязвить Филиппа, князь бросил ему в лицо слова, от которых игумен пошатнулся:

   — Ты, Фёдор, в личине, да я сдеру с тебя монашеский куколь, как содрал личину целомудрия с Ульяны. И ещё знай: я, князь Василий, сжёг её и твоё отродье в заонежской тайге.

Князь Василий выиграл первую схватку. У Филиппа закружилась голова. А тать Василий уже подбирался к нему, но теперь не один. Он крикнул:

   — Эй, Судок! Эй, Прохор! Ко мне!

И распахнулась дверь, Сатин и Прохор влетели в подклеть, и князь Василий жёстко повелел:

   — В цепи его!

Но Филипп выстоял, в голове у него прояснилось. Он понял, что, упустив мгновение, потеряет жизнь. Цепь лежала близ его ног, и, когда Прохор бросил саблю и нагнулся к цепи, Филипп обрушил на его голову два пудовых кулака. Холоп упал. В тот же миг Филипп схватил цепь, размахнулся и снёс с ног Сатина. Князь Василий с ножом бросился на Филиппа, занёс руку, но тут же получил удар цепью, и рука повисла плетью, нож выпал.

Филипп поднял нож и закрыл дверь. Теперь он был хозяин положения. Пока Василий корчился от боли, он увидел на стене сыромятные ремни, кои, видимо, хранились для допроса с пристрастием, снял их и связал холопу руки и ноги. Да тут же ему пришлось ещё раз ударить Сатина, который подбирался к двери. Судок свалился надолго, но дал знать о себе князь Василий. Он схватил левой рукой цепь и взмахнул ею, но действия его были неумелыми, медленными, и Филипп успел увернуться от удара. Он навалился на князя, прижал его к стене, вырвал цепь, снял с мантии ремённую опояску и, ловко скрутив князю руки, толкнул на скамью. Приставив к его груди нож, Филипп сказал:

   — Тебе конец, злочинец и тать! Догадывался я, что ты обесчестил Ульяну, что сжёг её с малолетним сыном. Догадываюсь, что Старицы вымерли твоими происками. Теперь молись Всевышнему об отпущении грехов. — И Филипп уколол князя. Тот вскрикнул. — Ну, кайся!

   — Это тебе не унести живота с моего подворья. Побьют тебя холопы! — Князь увидел свою кровь и побледнел.

   — Ведомо мне твоё коварство, ан ответ на то у меня есть. Знаешь, как ордынцы поступали, когда уходили из полона? Вот и я ордынскую сноровку проявлю и приторочу к делу. Может быть, ты и поживёшь, ежели будешь послушен. — Филипп левой рукой взял Василия за загривок, поднял его со скамьи, прижал к себе, укрыл мантией и уколол ножом в бок.

   — Не смей! Мне больно! — крикнул князь.

   — Знаю. Да будет больнее, ежели засупротивничаешь. Слушай же со смирением. Сей миг мы выйдем из каморы, и в людской ты скажешь своим холопам, чтобы выпустили моего возницу и коней вывели на улицу. Ещё велишь освободить моих иноков и паломников. Помни: жизнь твоя — в моих руках. И в твоих.

   — Ты не услышишь от меня такого повеления, — отозвался князь. Он произнёс это через силу, потому как нож медленно впивался ему в бок.

   — Услышу, — ответил Филипп и нажал на нож сильнее. — И не вздумай сказать иное.

Василий понял, что ему не вырваться из железных рук Филиппа, и смирился:

   — Ладно, веди.

И Филипп вывел князя из подклети, закрыл дверь на щеколду. Они поднялись в амбар, вошли в людскую, и князь Василий, чувствуя остриё ножа, крикнул:

   — Эй, Филька, отведи коней игумена на улицу и возницу с ними!

Филька, дюжий бородатый холоп, поклонился князю.

   — Исполню, батюшка! — И убежал.

   — Про иноков и паломников скажи, — тихо потребовал Филипп.

Князь согласился без возражений. Знал, что Филипп не пощадит его, а холопы могут и предать.

   — Митрофан, где там людишки игумена? Выпроводи их на улицу!

Из людской молча убежал ещё один холоп.

   — Что тебе ещё? — спросил князь Филиппа и потребовал: — Теперь отпусти меня, сам иди с Богом.