Читаем Четверг пока необитаем полностью

Я цветы не советую рвать.

Вот цветок, что и нежен, и ярок.

Я не ведаю, как его звать.

Назову его просто – подарок.

До чего же июль даровит!

Села бабочка мне на запястье.

Я не знаю, какой это вид,

Потому назову её – счастье.

Куст расцвёл, своё имя тая.

Назову его – радость моя.

«Время только и делает, что утекает…»

Время только и делает, что утекает, но,

Если б мы жили вечно, нам было бы всё равно.

«Время летит», – вздыхаем. И что оно нам далось?

Если б мы жили вечно, оно бы не родилось.

Ведь для небес бессмертных времени нет как нет.

Пусть скажет спасибо смерти, что родилось на свет.

«Мне кажется, я не от мира…»

Мне кажется, я не от мира

Сего и что меня вскормила

И выпестовала синева

И подарила мне слова,

Которые не сторонятся

Земли и всё же ввысь стремятся.

«Усердно пёрышком скребя…»

Усердно пёрышком скребя,

Пытаюсь выразить себя.

Пишу и вижу: там и тут

Другие пёрышком скребут,

Спеша поведать то да сё.

Да кто же вникнет в это всё?

«И с чего ты возгордился?..»

И с чего ты возгордился?

Ну зачали, ну родился,

Ну по улицам топ-топ,

Это не причина, чтоб

Мнить себя венцом природы.

Вот затопят землю воды,

Воздух станет ядовит —

И исчезнешь ты как вид.

«Ах, эти жуткие прогнозы!..»

Ах, эти жуткие прогнозы!

Где ветерок, прохлада, грозы?

И днём и ночью зной и сушь!

Земля давно лишилась луж,

И скачут в панике лягушки,

В глубоком обмороке мушки,

А мы… мы в городе большом,

Как в бане, ходим нагишом.

«Жара такая – лету тошно…»

Жара такая – лету тошно,

Хотя оно ведь не нарочно,

Оно хотело нас согреть,

А мы готовы умереть

И шлём ему свои проклятья

В ответ на жаркие объятья.

«Кто райские врата так безнадёжно сузил?..»

Кто райские врата так безнадёжно сузил?

Кто завязал сюжет земной на мёртвый узел?

Целебный кислород нам дал при всём при том?

Вон как мы все его хватаем жарким ртом.

И кто, сразив чумой, потом распорядился,

Чтоб этот странный мир как заново родился?

«Проснувшись, решила…»

Проснувшись, решила, что в мир тот же самый вернулась.

Но мир-то другой этим утром, и я обманулась.

И свет нынче новый, и новый сегодняшний ветер

В саду обновлённом другие маршруты наметил.

И в новой тиши строчка новая хочет родиться,

И чувствую я, что мой старый словарь не годится.

«Слова нужны, чтоб с миром объясниться…»

Слова нужны, чтоб с миром объясниться,

С тем самым, где покой нам только снится,

А счастье даже и не снится нам.

В который раз прибегла я к словам.

А мир блажит, и всё в нём криво-косо.

И я, не сняв ни одного вопроса,

Жду ясной яви и прозрачных снов,

Когда совсем не надо будет слов.

«Ах, какое веселье!..»

Перейти на страницу:

Похожие книги

Золотая цепь
Золотая цепь

Корделия Карстэйрс – Сумеречный Охотник, она с детства сражается с демонами. Когда ее отца обвиняют в ужасном преступлении, Корделия и ее брат отправляются в Лондон в надежде предотвратить катастрофу, которая грозит их семье. Вскоре Корделия встречает Джеймса и Люси Эрондейл и вместе с ними погружается в мир сверкающих бальных залов, тайных свиданий, знакомится с вампирами и колдунами. И скрывает свои чувства к Джеймсу. Однако новая жизнь Корделии рушится, когда происходит серия чудовищных нападений демонов на Лондон. Эти монстры не похожи на тех, с которыми Сумеречные Охотники боролись раньше – их не пугает дневной свет, и кажется, что их невозможно убить. Лондон закрывают на карантин…

Александр Степанович Грин , Ваан Сукиасович Терьян , Кассандра Клэр

Любовное фэнтези, любовно-фантастические романы / Поэзия / Русская классическая проза
Монады
Монады

«Монады» – один из пяти томов «неполного собрания сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007), ярчайшего представителя поэтического андеграунда 1970–1980-x и художественного лидера актуального искусства в 1990–2000-е, основоположника концептуализма в литературе, лауреата множества международных литературных премий. Не только поэт, романист, драматург, но и художник, акционист, теоретик искусства – Пригов не зря предпочитал ироническое самоопределение «деятель культуры». Охватывая творчество Пригова с середины 1970-х до его посмертно опубликованного романа «Катя китайская», том включает как уже классические тексты, так и новые публикации из оставшегося после смерти Пригова громадного архива.Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия / Стихи и поэзия