Четверо легендарных

Но главное все-таки — настроение, боевой дух полка. Вот о чем тревожился больше всего Фабрициус, когда днем, перед занятиями рогожцы собрались на митинг. Командир долго всматривался в лица красноармейцев, словно хотел разгадать их мысли. Однако едва начал говорить — успокоился: почувствовал— слушают внимательно. Видно, не прошло бесследно даже то немногое, что успел за эти часы.

По рядам пробежал шумок, и какой-то красноармеец пробрался вперед.

— Мы что? Мы не против, — начал он. — Только вот, говорят, у кронштадтского берега лед отошел, вода там…

— Кто это «говорит»? Откуда такие сведения? — спокойно спросил командир. И это спокойствие поставило красноармейца в тупик. Он переминался с ноги на ногу, не зная, что сказать…

— Вот видите: вы где-то что-то слышали. А по данным разведки лед доходит до самой крепости. Никакой воды. Ну, а уж если тонуть, то, видно, мне придется. Я пойду первым.

— Как же! Пойдешь! — донесся из рядов чей-то ядовитый голос. — А у самого и маскхалата нету!

— Маскхалат — не главное. Главное — победить. И прошу запомнить: в бою уговаривать не буду!

В четыре часа утра был дан сигнал к наступлению. Шеренги бойцов выстроились на берегу. Прозвучала команда «вперед»! Шеренги не сдвинулись с места.

Тогда, круто повернувшись, Фабрициус шагнул на лед. Он шел, не оглядываясь, но все его внимание было приковано к тому, что происходит там, за спиной.

И радостно забилось сердце, когда услышал позади твердый шаг полка.

В безмолвии преодолевали бойцы трещины, настилая через них мостки, осторожно перетаскивали пулеметы, установленные на лыжах.

Командир торопил бойцов: пользуясь темнотой, надо успеть подойти возможно ближе к крепости.

Вдруг в туманной мгле, слева, разорвался снаряд. Затем другой. Третий. Над заливом поднялась стена воды и крошева льда.

— Ложись! — скомандовал Фабрициус. — Ложись! Передать по цепи: выход один — только вперед! Отставшие погибнут.

«Только не дать погаснуть наступательному порыву, не дать страху овладеть людьми!» — подумал Фабрициус.

И, поднявшись во весь свой могучий рост, он снова устремился вперед.

Опять грохотали вражеские орудия. Но теперь снаряды рвались где-то позади наступавших.

Внезапно вспыхнул огненный глаз прожектора. Потом еще один. Еще. Острые лучи, переплетаясь и расходясь, шарили по ледяному полю, но бойцы не дрогнули, шли за своим командиром.

Еще усилие — и полк ступит на кронштадтскую землю. Впереди уже виднеются темная полоска пристани, длинные приземистые здания пакгаузов…

Фабрициус первым поднялся на пристань и тотчас залег за чугунный столб у парапета. Из дома, стоявшего напротив, били вражеские пулеметы.

Что делать? Огонь пулеметов не даст рогожцам подняться со льда залива на берег.

С четырьмя бывалыми солдатами Фабрициус пополз к пакгаузу. Он уже давно заметил, что из складских помещений то и дело погромыхивала «шестидюймовка». Обдирая колени, добрались до угла здания. Так и есть — вот орудие!

Первая же пуля унесла одного из мятежников. Остальные удрали. Пушка оказалась в руках наступавших. Через несколько минут с пулеметами было покончено…

Рогожский полк, считавшийся небоеспособным, полк, который уже готовы были «списать», одним из первых ступил на кронштадтскую землю, оставив позади ледяное поле залива. Фабрициус сумел внушить бойцам уверенность в победе, заразить своим мужеством.

Еще перед началом штурма шепот удивления пробежал по строю, когда бойцы увидели Фабрициуса не в белом маскировочном халате, а в черной бурке: ведь бурка что мишень, будет видна врагам.

— Враги меня заметят, — согласился Фабрициус. — Но зато и вы будете меня все время видеть!

Бойцы и в самом деле ни на минуту не теряли командира из виду: шли за развевающейся на ветру черной буркой.

УРАЛЬСКИЙ КУЗНЕЦ

Как можно меньше крови и жертв и больше успехов. Но если где потребуется пожертвовать собой на благо Советской республики, то мы должны без колебаний это сделать.

С. Вострецов

ОШИБКА СОЛДАТА

Степан вытащил свой старый солдатский мешок, начал было складывать немудреные пожитки и вдруг, отбросив их в сторону, зашагал по избе.

«Что же это я делать собрался! — корил себя Степан. — С чего мне из дому бежать? Мало ли кто чем грозил — и не такое слыхали. Только-только жизнь стала налаживаться — и вдруг отступиться! Напрасно надеются. Другое время теперь — не вернется старое».

Степан опустился на лавку, вытащил кисет, задымил крепким табаком-самосадом.

Пошатнувшееся было убеждение, что все пойдет ладно, — пусть трудно порой приходится, а старым порядкам конец! — снова вернулось к нему. Да иначе, казалось, и быть не могло. Революция волной прокатилась по стране. Степан сам участвовал в октябрьских событиях на рижском фронте. Революционные дни застали его в окопах. А потом Декрет о мире. «Вот, — думалось Степану, — и наступила новая жизнь».