Четверо легендарных

Пожалуй, в другое время Яну пришлось бы по душе это имя. Но тогда ему было не до того. Он боялся, что слова отца сбудутся и им в самом деле «придется по миру идти». Отцовские страхи улеглись, а вот второе имя осталось — стало подпольной кличкой Яна Фабрициуса.

Железный Мартын был хорошо известен латышским стрелкам. Кое-кто из командиров знал его еще по окопам империалистической войны. А кто не знал лично — не раз слышал о мужестве, энергии и находчивости Фабрициуса. И все-таки не верилось стрелкам, что он сможет что-то изменить. Поредевшей в недавних боях бригаде в первую очередь нужны подкрепления. А на это рассчитывать не приходилось.

Фабрициус появился в ту минуту, когда его меньше всего ждали. Поздоровался и, оглядев командиров, строго сказал:

— Я вас не узнаю, товарищи. Что за вид? Какой пример вы подаете бойцам? Стыдитесь!..

Пока командиры торопливо приводили себя в порядок, он не проронил ни слова. Только внимательно смотрел на усталые лица. Измучились люди. Кажется, постарели за эти дни. Но именно поэтому распущенность вдвойне недопустима. Где разгильдяйство — там и неверие в победу. А без этого успеха не жди. И хоть комиссар чувствовал, как тяжело сейчас на душе у командиров, он был суров.

— Может быть, вы не знаете, что в рижских тюрьмах томятся наши братья? Может, не слышали, что дула английского крейсера, стоящего на Даугаве, направлены на рабочие кварталы? Нас ждут как спасителей, а мы застряли здесь, у «ворот» Риги, в одном переходе от города. Почему?

Командиры молчали. Что они могли ответить на горький упрек, звучавший в словах комиссара? Но ответить было нужно. И прежде всего комбригу.

— У нас большие потери. А у противника… Против каждого стрелка десять-пятнадцать солдат. И потом эти укрепления… Три раза пытались…

— И совершили ошибку, — подхватил комиссар. — Сами посудите. У противника численный перевес, к тому же сидят немцы под бетонированными или железными колпаками. Все траншеи оплетены колючей проволокой. Никакие лобовые атаки им не страшны.

И военный комиссар подробно изложил свой план.

Обойти с тыла позиции врага, чтоб по-настоящему ударить с двух сторон, сил у латышских стрелков не хватит. Но два небольших отряда в обход вражеских укреплений послать можно. И чем больше они поднимут шума — тем скорее поверят немцы, что оказались в окружении…

Командиры разошлись по своим частям. Ушел и Фабрициус.

К ночи небо затянуло тучами — повалил снег. С каждой минутой снегопад усиливался, и скоро уже в двух шагах ничего нельзя было разобрать.

«Только бы подольше шел снег, — думал Фабрициус. — Две роты, посланные в обход укреплений врага, уже близки к цели. Им придется штурмовать крепость с наиболее опасной стороны: там, на подступах к укреплениям, немцы вырубили >все деревья — можно держать под прицельным огнем всех, кто вздумает подобраться к позициям. Но при такой снежной круговерти прицельного огня не будет…»

Комиссар посмотрел на часы. Стрелки приближались к цифре 12.

В полночь прогремел первый выстрел. И тотчас загрохотало все вокруг.

Не ожидавшие ночной атаки, да еще с двух сторон, немцы открыли беспорядочный огонь.

А артиллерия красных била прямой наводкой…

Фабрициус прислушался — стрельба немцев начала стихать. Немцы удирали, считая, что укрепления окружены.

Накинув шинель, комиссар вышел из штаба. Сильный порыв ветра швырнул ему в лицо горсть колючих снежинок. Но Фабрициус не застегнул шинель.

— С Новым годом, — тихо сказал он. — С Новым годом, моя Латвия…

БАТАРЕЯ

Утро выдалось удивительно ясное, тихое. Только искрящиеся на солнце высокие сугробы, комья снега на ветвях напоминали о недавней метели. Может быть, потому, что все вокруг белым-бело, а впереди — теперь уже совсем близко — такая долгожданная Рига, вспомнилось вдруг Фабрициусу, как он пытался бежать в Латвию из далекой забайкальской ссылки…

О побеге он думал постоянно — греясь у костра и шагая по таежным тропам, собираясь на охоту и сидя в маленькой, засыпанной чуть не до самой крыши снегом избушке, где снимал угол. Но придумать ничего не мог. Да и не так это просто: до латвийской земли многие тысячи километров.

И вот однажды вместе с двумя товарищами, такими же страстными охотниками, добрались до Берингова пролива. Первое, что заметили: неподалеку от берега стоит на якоре какое-то потрепанное суденышко. И сразу ожили надежды: может, удастся выбраться на нем за черту поселения?

Суденышко принадлежало контрабандистам, промышлявшим незаконным вывозом пушнины, а у охотников был кое-какой запас добытых ими шкур. «Плата» устроила контрабандистов. И в ночь накануне отплытия ссыльные перебрались на судно. Их поместили в глубине трюма. Поутру суденышко подняло якорь и вышло в открытое море.

Комиссар улыбнулся, вспомнив, как, лежа под шкурами в душном трюме, высчитывал, когда доберется к своим старикам. Это казалось вполне достижимым — лишь бы судно вышло из территориальных вод царской России. А там уж окольными путями можно и в Латвию добраться. Но не сбылись надежды.