Четверть века назад. Часть 2

— Боже мой, прокричалъ онъ, отчаяннымъ жестомъ закидывая себ об руки за затылокъ, — да скажите же себ сами, могу ли, могу ли я отъ нея отказаться!..

— Хорошо, сказала Софья Ивановна посл новаго, довольно долгаго молчанія наступившаго за этимъ, — я спрошу княжну, и если она все также согласна будетъ и теперь, я переговорю съ этою Аглаей.

— Она откажетъ! тоскливо выговорилъ Сергй.

— Кто?

— Княгиня.

— Лишь бы княжна не отказала… Я бы на ея мст наврное это сдлала посл твоей безсмысленной, неделикатной выходки! съ новымъ пыломъ вскликнула Софья Ивановна. — Какъ ты хоть чутьемъ не понялъ, ужь если сердца у тебя на это не хватило, какъ много общала она теб сегодня утромъ, и какъ безконечно счастливъ и благодаренъ долженъ бы ты ей быть за это?

Гундуровъ недоумло воззрился на нее.

— Она сказала, тетя, что не пойдетъ противъ воли матери

— Да, но вмст съ тмъ сказала что не пойдетъ за того… И не пойдетъ, не такая она двушка! И этого теб мало? И ты не понялъ до сихъ поръ сколько надеждъ подаетъ она теб этимъ, и на какую муку обрекаетъ себя въ предстоящей ей за это борьб съ матерью, совсмъ окружающимъ?… А ты про какія-то дурацкія свои «униженія» толкуешь и плачешься о томъ что княгиня откажетъ… Ну да, откажетъ, я въ этомъ не сомнваюсь… и отъ этихъ ягодокъ, торопливо промолвила Софья Ивановна, нервно развязывая ленты своего чепца, — отвдывать придется мн, а не теб… И что же изъ того что откажетъ? Или ты въ самомъ дл до того ужь набалованъ что вовсе не способенъ терпть и ждать? раздраженно добавила она, досадуя всею душой что онъ самъ «сердцемъ не понимаетъ» и она должна «разжевать все это и ему въ ротъ положить.»

— Тетя… могъ только проговорить онъ.

Словно какимъ-то небеснымъ лучомъ озарило его. Его такъ и подмывало кинуться ей на шею, задушить ее въ своихъ объятіяхъ… Но онъ воздержался: онъ и такъ уже достаточно сегодня «показалъ себя ребенкомъ, мальчишкой…» Чувство стыда и вмст съ нимъ какой-то безмрной отрады нажимало ему грудь, туманило глаза его. Онъ слъ опять за столъ и упершись о него локтями закрылъ себ лицо обими ладонями

Софья Ивановна долго, молча и не улыбаясь глядла на него.

— Ну, а теперь ступай туда, покажись, сказала она наконецъ; — да поди вотъ къ зеркалу, волосы пригладь и поправь галстукъ, онъ у тебя совсмъ на бокъ съхалъ…

V

— Maman! тревожно вскликнула Женни Карнаухова въ одинъ изъ интереснйшихъ моментовъ своего flirtation съ Чижевскимъ;- отвернитесь скоре отъ меня и не смйте оборачиваться пока она здсь будетъ!

Княгиня Додо съ хозяйкой дома входили въ двери танцовальной залы съ конца ея прямо противоположнаго тому мсту которое, именно въ чаяніи этого, по указанію предвидчивой Женни, и было избрано дирижировавшимъ мазуркою кавалеромъ ея. Какъ ни увлекалась она своею полунжною, полунасмшливою болтовней съ нимъ, глаза опытной свтской двицы то и дло поглядывали на эту дверь, изъ которой съ минуты на минуту могла выдти зубастая мамаша и «въ случа еслибъ она, Боже сохрани, что-нибудь замтила,» сдлать ей тутъ же «сцену,» или даже прямо, до ужина, увезти домой, «если только папа партію кончилъ.» А ей, какъ нарочно, такъ было весело, и никогда еще Чижевскій не былъ «si amusant», и не казался такъ влюбленъ въ нее какъ въ этотъ вечеръ. «Ухъ, какъ надо теперь ухо востро держать!» говорила она себ все время.

— Nos mamans! сочла она даже почему-то нужнымъ предварить княжну Лину, торопливо перегинаясь къ ней мимо золотыхъ очковъ маленькаго Духонина, давно давшаго ей за ея развязность прозваніе «Генечки Карнаухова.»

Чуть не испуганный тонъ ея голоса заставилъ Лину невольно оглянуться. Не замтивъ ничего необыкновеннаго въ этихъ входившихъ «mamans,» она перевела вопросительно глаза на Женни.

Но Женни быстро, судорожно обмахивая себя широко раскинутымъ веромъ, глядла теперь невиннйшимъ образомъ вверхъ, въ потолокъ, середку котораго занимало прекрасно писанное, въ широкой золотой ран полотно, изображавшее «торжество Амфитриты;» Чижевскій, съ своей стороны, казался весь поглощенъ разговоромъ съ сосдкой своей слва, «образованною окружной,» танцовавшею съ Петей Толбухинымъ, всегда скучавшимъ за танцами, и который, съ легкимъ звкомъ на крупныхъ, добродушныхъ губахъ, думалъ въ это время, глядя на кончикъ своего сапога: «еслибъ я у этого чорта Волжинскаго вчера, вмсто туза, поставилъ девятку, рутировавшую мн весь вечеръ, я взялъ бы sept et le va и отыгрался бы!»…

Лина съ тою же вопросительною усмшкой перевела глаза на своего кавалера.

Онъ понялъ и засмялся:

— Она такъ напугана своею маменькой, сказалъ онъ, наклоняясь къ ней такъ чтобы Женни не могла слышать его словъ, — что предполагаетъ такой же страхъ въ каждомъ женскомъ существ en pnissance de maman… Она и права отчасти: маменька ея на старыхъ и малыхъ наводитъ ужасъ.

— Почему такъ?

— Знаете ли вы, княжна, спросилъ вмсто отвта Духонинъ, — стихотвореніе Лермонтова Тучки небесныя?

— Тучки небесныя, вчные странники, прочла Лина, — конечно, знаю.

— Такъ позвольте мн, въ вид объясненія, сообщить вамъ нкое подражаніе этому стихотворенію.

— Пожалуста!