Четвертая стрела (СИ)

Я не знаю, как перестать испытывать к себе отвращение. Казалось бы, Травиата на итальянском, Большой театр, ложа бенуара, два красавца рядом со мною, и каждый держит меня за руку. Чего желать более? Но мне было тошно и оттого, что я не понимаю итальянского, и оттого, что красавцам моим интереснее друг с другом и мое присутствие нужно им только для приличия.

- Хочешь, я буду тебе переводить? - предложил Макс.

- Спасибо, не нужно, - отвечала я, - из моей памяти еще не стерся рассказ Булгакова "Неделя просвещения".

Дани хихикнул, а Макс уставился на меня вопросительно. Я не стала объяснять - не пересказывать же ему Булгакова, в самом деле?

Певцы выводили рулады, и мне казалось, что они орут, как коты. У меня полное отсутствие музыкального слуха, любую музыку я воспринимаю, как шум.

- Мне прислали билеты, - вдруг сказал Дани, - через десять дней я улетаю.

- Ты успеешь со мной в Питер? - спросила я спокойно, совершенно спокойно.

- Оке, систер, конечно, успею, - Дани сжал мою руку в своей. Макс же, напротив, мою руку выпустил и перегнулся к нам через подлокотник:

- Вы едете в Питер? Когда?

- Дня через два, - ответила я, - Это не критично. Мне нужно зайти в архив и кое-что прочитать, пока архивистка не свалила в отпуск.

- Про Казимира? - оживился Дани.

- Представь себе.

- Я тоже еду в Питер, - объявил Макс торжественно, - Я должен забрать мотоцикл.

- То есть? - не понял Дани.

- Купил в Питере мотоцикл, теперь забираю, - пояснил Макс, - я могу поехать с вами. Туда. Обратно вернусь, само собой, один.

- Сам собой, - поправила я, - на себе же.

- Как жокей, выступающий на лошади Себеж, которого объявляют "такой-то, выступает на себе же", - пояснил добросердечный Дани.

- Типа смешно, - дополнила я.

Макс глядел на нас и не понимал, и мое черное сердце радовалось, что есть еще моменты, когда он - это он, а мы - это мы.

Макс посмотрел на Дани долгим вопросительным взглядом и сделал многозначительное движение бровями.

- Приглашаешь? - подмигнул Дани.

- Ты не лопнешь, деточка? - спросила я его.

- Ты можешь пойти с нами. Мы в мужской туалет, ты - в женский.

- Спасибо, потерплю до дома. Здесь храм искусства, а вы - клизмы, - я повернулась и стала смотреть на сцену. Толстенький герой в бархате и атласе пел свою арию, и я уже не помнила, кто он и о чем поет. Дани и Макс прокрались к выходу у меня за спиной. Я склонила голову на алый бархат балконного ограждения - бог весть, как оно правильно называется - и задремала.

- Вставай, соня, - Макс склонился ко мне и нежно потрепал по плечу, - поехали домой? Все равно ты спишь...

Он шептал мне на ухо, и его дыхание обжигало, а рука была мягкой и теплой, и был он молод и прекрасен, как принц - очень приятно, безусловно, если бы я не любила так отчаянно другого. Я взяла его руку со своего плеча:

- Вы сможете вести машину, сударь? Не уснете по дороге?

- Только поехали ко мне, - чарующе улыбнулся Макс, - Данька не хочет домой.

- А где он?

- Он уже в машине, я дал ему ключи. Пусть покатается - по парковке.

Я представила, как обдолбанный Дани катается по парковке, и меня объяло безумие сродни материнскому.

- Пошли, - я вскочила с кресла, - мы должны его остановить.

- Погоди, - Макс удержал меня в объятиях, и я еле доставала ему до плеча, - Такая мизансцена, жалко упускать, - и он поцеловал меня, медленно и лениво, словно - не хочется, но надо. У него были сухие горячие губы, чуть сладковатые на вкус - наверное, печень уже начала отказывать. А мизансцена, и в самом деле, хороша была - красные шторы, словно в фильме Линча, и теноры, меряющиеся фиоритурами, как старшеклассники своими морковками...

Машина вознеслась на бордюр, царапнув брюхом.

- Нужно было сперва всем выйти, а потом парковаться, - наставительно сказал Дани.

- Можешь выйти сейчас, - разрешил Макс.

Он жил в так называемой "профессорской башне" с единственным подъездом, и в подъезд было не войти - у входа дежурил дворник и всех отгонял, а с темного неба летели на землю снег и осколки льда. Еще болтались в воздухе тросы люльки.

- Можно пока покурить, - предложил Макс. Я закурила, запрокинула голову, выпустила дым - люлька реяла перед домом, озаренная огнями, как корабль гуманоидов.

Солдаты с крыши сбрасывают снег, прерывисто дыханье декабря

Тихонько умирает этот век, кончается, иначе говоря...- прочитала я, и Макс спросил:

- Кто автор?

- Ваша покорная слуга, - отвечала я, и Дани сделал ехидное лицо.

- Это экспромт? - удивился Макс.

- Конечно, нет, - за меня ответил Дани, - В прошлом году на Лизочку упала сосулька, вот с тех пор она это везде и читает. Производит впечатление.