Четвертое сокровище

Вдруг проплыло темное облачко и закрыло солнце. Дзинмай смог заглянуть в толщу воды и заметил прямоугольный камень, застрявший между двумя валунами. Он казался пойманным в клетку и словно хотел освободиться, чтобы продолжить свое странствие вниз по течению. Совсем как сам Дзинмай.

Дзинмай быстро спустился к реке и вытащил его.

— Если ты не возражаешь, думаю, из тебя получится замечательная тушечница.

Камню, конечно, нечего было на это сказать.

Сэнсэй Курокава отложил кисть и выглянул на улицу. Теплый воздух поздней весны манил его оторваться от занятий. В конце концов, горы — то, ради чего он приехал в деревню: отдохнуть, обновить дух, вырваться из столичной лихорадки. Не было нужды писать всю историю за один день.

Сэнсэй отложил свое произведение и вымыл кисти и тушечницу. Хозяин постоялого двора показал ему тропинку, шедшую лесом вдоль реки.

— Здесь много прекрасных видов, сэнсэй, — сказал старик почти грустно, словно чувствовал это уже не сам, а лишь через своих гостей. Сэнсэй Курокава поблагодарил его и взял на обед лепешки из горного картофеля.

Тропинка вела вдоль реки, и он иногда подходил к воде так близко, что до него долетали брызги. Он добрался до небольшого притока, и некоторое время шел вдоль него. По руслу струился тоненький ручеек. Отойдя достаточно далеко от шумной реки, он услышал, как ручеек, приятно журча, стекает по скалам в маленький пруд среди скал.

Сэнсэй Курокава сел на корточки и прислушался. Звук умиротворял и восхищал его, и он улыбнулся.

— Там есть еще, — раздался женский голос, нежный, как журчание ручья. Сэнсэй Курокава оглянулся. Женщина, на несколько лет моложе его, была одета в простое кимоно, завязанное свободно, как для прогулки по горам. — По всему ручью есть такие места, где можно услышать музыку воды, сэнсэй, — сказала она.

— Музыку воды? Мне хотелось бы ее послушать.

— Пойдете со мной?

— Да.

Она шла медленно, осторожно ставя ноги в простых соломенных сандалиях на покрытые мхом скалы, и ее лодыжки блестели на солнце.

— Откуда вы узнали, кто я?

Пройдя несколько шагов, она ответила:

— Это маленькая деревня. Простите мою нескромность.

— Что вы. Конечно, это маленькая деревня.

— Мы все наслышаны о вас. Кое-что мы знаем о мире, несмотря на свою удаленность.

Женщина остановилась у еще одного места, где ручеек протекал между скал. Оба сели рядом на корточки и стали слушать. Ручеек делился на две неравные струйки — большая текла медленнее и спокойней, и звук ее был глубже, а маленькая легко журчала. Два звука гармонично сливались, словно играли в лад.

— Он не всегда так красиво звучит, — сказала женщина. — Иногда бывает не в голосе. Сегодня особый день.

— Музыка воды каждый день звучит по-разному?

Она легко рассмеялась:

— О да. Ведь мир каждый день меняется, правда?

Они долго сидели, прислушиваясь.

— Хотите еще послушать другие мелодии?

— Да.

Они нашли еще три таких места, и у каждого был свой голос; у последнего они остановились, чтобы вместе перекусить.

— Вы часто приходите слушать музыку воды? — спросил сэнсэй Курокава.

— Когда только могу.

— Я рад, что нашел эти места. И я рад, что вы были здесь и показали мне остальные.

Она слегка поклонилась, и он увидел ее шею. Когда она подняла глаза, их взгляды на миг встретились. Она поднялась и сказала:

— Я должна идти. Сюда обычно приходят, чтобы побыть в одиночестве.

Сэнсэй не хотел оставаться один, но она уже ушла, ступая гораздо легче и проворней, чем по пути сюда.

Каждое утро сэнсэй Курокава писал историю, которую ему рассказывал старый наставник. Он словно записывал рассказы. будто бы сам переживал те времена — те поколения. войны и перевороты, личные победы и трагедии, связанные с тушечницей. Он сознавал. что приукрашивает факты — или, по крайней мере, то, что рассказывал ему сэнсэй. Чем дальше он писал, тем больше добавлял от себя — вплоть до того, что становился одним целым с историей каждого сэнсэя, разворачивающейся вокруг Тушечницы Дайдзэн.

^{Слово «музыка» — «онгаку» — состоит из двух иероглифов: «он», что значит «звук», и «гаку» — «музыка» или «удовольствие». «Он» происходит от иероглифов «рот» и «язык». «Гаку» — туманная отсылка к «нитям на дереве дуба», возможно, намекает на нити шелкопряда и удовольствие от того, что находишь их (словно поешь от радости?). Черты этих иероглифов должны петь от радости, словно отыскиваешь истинную любовь, которая приходит незвано и от которой никуда не деться, как ни старайся.}