Четвертое сокровище

— Дай-ка я посмотрю твою ногу, — сказала Тина матери. Она сняла с лодыжки мешок со льдом и откинула полотенце. Опухоль спала, но появились ужасные кровоподтеки всех оттенков. — Я позову Уиджи, пусть он тебя посмотрит. — Она поправила полотенце и мешок со льдом. — Были сегодня судороги?

— Да. Уже прошли.

Тина вдруг почувствовала ужасную усталость — она бы уснула сразу, как только закрыла глаза.

— Приготовить тебе обед?

— Да, я бы съела что-нибудь.

Тина кивнула и поднялась. Перед тем как открыть дверь, она сказала:

— Прости, что я привела сюда сэнсэя. Я не думала, что это будет тебе неприятно. Не переживай. Я постараюсь что-нибудь придумать.

Вымыв посуду, Тина села за кухонный стол и принялась изучать рисунки сэнсэя. Они были абстрактнее предыдущих, еще меньше похожи на традиционную каллиграфию, которую она видела у Мистера Роберта. Тина разделила листы на группы: в одну — те, где была только одна картинка, а в другую — все остальные. Она не могла придумать никакого другого критерия.

Почему же сэнсэй уехал из Японии с Тушечницей Дайдзэн? Если она такая древняя и ценная, поступок его ужасен. «История Тушечницы Дайдзэн» подсказала бы ей ответ, если бы только удалось ее перевести.

Она опять стала раскладывать рисунки, на этот раз — на группы с угловатыми и округлыми линиями, — но казалось, она никогда не сможет понять, что они значат. Даже если бы она потратила всю оставшуюся жизнь на их Изучение или могла бы постоянно делать функииональные MPT-сканы работы его мозга. Если он не скажет сам, что означают его рисунки, разве кто-нибудь сможет их понять? В них не было никакой явной связи с действительностью.

Понять эти рисунки было так же сложно, как судить об ощущениях другого человека: невозможно, если он сам не расскажет о них. Можно описать воспринимаемый объект или субстанцию — например, свет, отражающийся от здания, или количество соли в супе. И можно измерить мозговую активность, когда человек смотрит на здание или ест суп, — но что он при этом испытывает, описать невозможно, если он сам не расскажет. Мы можем только представить это чувство, сравнив с тем, что испытали бы сами в подобной ситуации.

Тина сложила рисунки в стопку и вдруг заметила иероглифы на обратной стороне одного. Раньше она не замечала никаких надписей — наверное, это мама приписала. Тина внимательно рассмотрела два иероглифа, но они были ей незнакомы.

В гостиной она нашла словарь иероглифов и японско-английский словарь и принесла их на кухню. Сосчитала количество черт, составлявших каждый иероглиф, и поводила пальцем по списку иероглифов с этим количеством черт, пока не нашла: «кокай». Она посмотрела это слово в японско-английском словаре: «сожаление» или «раскаяние».

Когда Тина уснула в гостиной, Ханако спустила ноги с кровати, перенеся вес тела на здоровую ногу. Она оперлась рукой на кровать, затем на комод, и, стараясь поддерживать равновесие, медленно подошла к двери. Тихонько открыв ее, осторожно выглянула в коридор.

Держась за стену, она прохромала к спальне в чулане — дверь была приоткрыта на дюйм, из щели струился свет. Она заглянула. Сэнсэй сидел к ней спиной. Она бы не узнала его, если бы не знала, что это он. Он неуклюже согнулся над столом; у него были седые спутанные волосы. Совсем как бездомный с Юнион-сквер. Ханако оттолкнулась от стены и заковыляла по коридору на кухню. На столе лежала стопка последних рисунков сэнсэя. Ханако опустилась на стул и начала изучать его мазки.

Знаю его

люблю его

желаю его

много лет

и по-прежнему

от него тает

мое сердце

Интерлюдия

Источник

Март 1977 года

Киото, Япония

За час до первого после похорон тестя урока сэнсэй Дайдзэн пытался подготовить мастерскую к возвращению Ханако. Неделя его измотала: бесконечные распоряжения, соболезнования, речь для церемонии. Ему пришлось взять на себя основные хлопоты, потому что вдова просто обезумела от горя — тесть умер неожиданно, когда казалось, что он уже совсем поправился после операции. Юрико почти всю неделю не отходила от нее.

Сэнсэй никак не мог решить, чему посвятить занятие с Ханако, и трудность вызывал отнюдь не только недельный перерыв. Жена вдруг начала делать какие-то странные бесцеремонные заявления: дескать, он слишком поглощен работой и его студенты должны ценить такой индивидуальный подход. Он не был уверен, что правильно понимает ее намеки, и содрогнулся, когда подумал. что они могут относиться к ним с Ханако. Но может у него начиналась паранойя, и она ничего такого в виду не имела.