Четыре дня в начале года тигра

8 апреля после полудня Кинг отправил своего начальника штаба, бригадного генерала Арнольда Фанги, на Коррехидор предупредить Уэйнрайта, что Батаан может капитулировать в любой момент.

Уэйнрайт слушал Фанка, а перед ним лежали два послания.

Одно от Макартура: «Я категорически возражаю против капитуляции ваших сил на каких бы то ни было условиях. Если плохо с продовольствием, вы должны подготовить и осуществить наступление на противника».

Иными словами: погибайте в бою.

Другое послание было от Рузвельта: он запрещал капитуляцию, «пока существует хоть какая-то возможность сопротивления».

Наконец Уэйнрайт вымолвил Фанку: «Генерал, возвращайтесь и скажите генералу Кингу, что я запрещаю сдаваться. Пусть переходит в наступление. Таков мой приказ».

Глаза Фанка наполнились слезами, и он сказал: «Генерал, вы, конечно, знаете, какая там обстановка. И вы знаете, что из этого выйдет».

Уэйнрайт мрачно ответил: «Знаю».

Судный день

На Эдвдрда Кинга пал нелегкий выбор между гибелью и капитуляцией, между повиновением Вашингтону и Уэйнрайту и спасением жизней 76 000 человек. Около полуночи 8 апреля он совещался с генералом Фанком и полковником Джеймсом Коллиером, начальником оперативного отдела штаба. Оба сказали, что никакое наступление не в силах помешать японцам завтра же дойти до Маривелеса — оконечности полуострова Батаан.

Кинг со слезами принял решение: пусть он пойдет под трибунал, но не допустит гибели 76 000 оставшихся солдат ЮСАФФЕ.

На следующий день, в шесть утра 9 апреля, дна американских парламентера были посланы с белым флагом на японские позиции просить о встрече командующих; если бы встречу организовать не удалось, парламентеры имели полномочия сдать Батаан сами. Только когда парламентеры ушли, Кинг позвонил Уэйнрайту и сказал ему об этом. Ошеломленный Уэйнрайт пытался остановить такое развитие событий, но было уже поздно.

На Батаане взрывали склады боеприпасов. Весь день содрогалась земля, и впавшие в панику люди думали, что настал конец света.

Церемония капитуляции состоялась в девять утра, на экспериментальной ферме в Ламао. Генерал Накаяма, представлявший Хомму, принял «безоговорочную капитуляцию» сил ЮСАФФЕ на Батаане от генерала Кинга, который подчеркнул, что он представляет только себя самого, а не Уэйнрайта. Потом Киш и другие американцы были увезены в Балангу.

В ту ночь Уэйнрайт, который за весь день не имел с Батаана ни слова и не знал, что произошло, получил от Рузвельта странное послание, вызвавшее, надо полагать, горькую усмешку у защитника Коррехидора. Американский президент сообщал:

«Во изменение моего предыдущего приказа я оставляю на ваше усмотрение решение, касающееся будущего войск на Батаане. Считаю необходимым заверить вас, что вы обладаете полной свободой действий, я же целиком полагаюсь на мудрость любого решения, которое вы вынуждены будете принять».

Итак, Рузвельт отменил свой приказ «не сдаваться» в день капитуляции, когда в такой отмене уже не было нужды. Здесь он — как и на протяжении всей филиппинской кампании — опоздал. История сама решила вопрос, который он пытался решить последним своим словом.

Когда новости достигли Австралии, у Макартура уже были наготове пышные фразы:

«Наше сопротивление на Батаане завершилось достойно, как того желали и те, кто сражался до самого конца, пока не иссякла хоть какая-то — пусть призрачная — надежда. Никакой армии не удавалось совершить столь многое со столь малыми силами, и эти усилия были достойно увенчаны в последний час испытаний и агонии. Матерям, оплакивающим погибших, я могу сказать только, что ореол, сиявший над Иисусом из Назарета, снизошел на их сыновей, и Господь примет их в Царствие свое».

Последний час, достойно увенчавший ЮСАФФЕ, видел обезумевших людей, массовое дезертирство, струсивших и утративших контроль офицеров, и только один человек, Клиффорд Блумель, единственный генерал, оставшийся на позициях, пытался как-то организовать оборону на последнем рубеже, но не мог найти офицеров, «хотя по меньшей мере тридцать офицеров было в штабе Второго корпуса — они-то ели и спали по расписанию, и тем не менее не нашлось ни одного, кого можно было бы послать на боевые позиции».

Капитуляция каким-то образом навела порядок.

То, что последовало за Батааном, в течение долине времени считалось продуманным издевательством японцев над пленными с целью унизить их; но свидетельств того, что ужасы Марша Смерти были заранее спланированы японцами, нет. Скорее наоборот: есть признаки того, что Хомма и его штаб пытались осуществить быструю и организованную переброску пленных из Батаана в Капас. Пленных предполагалось собрать в Балансе, потом грузовиками перебросить в Сан-Фернандо, а оттуда поездом в Капас. Но Хомма до последнего момента не имел точного представления о численности противника. Он полагал, что к концу сражения на Батаане было сосредоточено от 25 до 35 тысяч солдат ЮСАФФЕ, и подготовка к транспортировке велась из этого распета.