Четыре дня в начале года тигра

Сенатор Фернандес тут же попросил снова сделать перерыв, чтобы лишить кого бы то ни было возможности поддержать предложение. Потом он и сенатор Рохелио де ла Роса поспешили к сенатору Антонио и принялись увещевать его. Маркос тоже, сойдя с возвышения, присоединился к миротворцам, толпившимся вокруг Антонио. Сенатор сидел с непреклонным видом. Потом он вместе с Маркосом удалился из зала, и пронесся слух, что звонили в Малаканьянг, чтобы оттуда по телефону урезонили Антонио.

Перерыв затянулся на два с половиной часа. Высказывались предположения, что сенаторы-националисты сговариваются выдвинуть кандидатуру сенатора Осиаса на должность председателя сената, если не удастся избежать реорганизации. На самом деле сенаторы-националисты не покидали зал заседаний, и, похоже, возможность отдохнуть привлекала их куда больше, чем заговор. Сенатор Куэнко снял туфли и задрал ноги на кресло. Аманг Родригес, казалось, задремал, и его со смехом разбудила собравшаяся вокруг кресла толпа — ему предлагали отправиться домой, в постель. Бросив взгляд на другого сенатского старца, Аманг сказал: «Если Куэнко уедет домой, тогда и я тоже». Ехидный сенатор Лим, сидевший напротив Аманга, тут же изобразил его — сонные глазки, вынул платочек и пошел в народном танце, издеваясь над сенатором Марией Катигбак с ее законопроектом о комиссии по культуре (он прошел уже обе палаты), а потом прошествовал на возвышение и там начал фехтовать молотком председателя.

Во время перерыва в зале с триумфальной улыбкой появился Кабангбанг. «Докладываю, что готов приступить к исполнению служебных обязанностей», — сообщил он своим коллегам-националистам. Со стороны либералов о готовности приступить к исполнению обязанностей сообщил конгрессмен Крисолого — мрачноватый, но элегантный, в темно-синем костюме и галстуке-бабочке.

Около двух появились Маркос и Антонио. Зал очистили от публики, и сессия возобновила работу. Антонио так и не умилостивили, и он по-прежнему настаивал на голосовании по вопросу о доверии. Он напал говорить, но запутался в собственных словах, и тогда сенатор Фернандес предложил поставить на голосование доклад бюджетного комитета. Когда это предложение отвергли на том основании, что Антонио надо дать возможность высказаться, Маркос зачитал выдержку из правил работы сената, согласно которым слушания по делам бюджетных комитетов могут происходить в любое время по ходу сессии и имеют право первоочередности перед всеми другими вопросами, обсуждаемыми палатой. На это сенатор Альмендрас возразил, что Маркос неверно толкует данное правило. Да, доклад бюджетного комитета может быть заслушан в любое время, может прервать любое обсуждение — но только по просьбе председателя этого комитета. Фернандес же всего лишь член комитета и не имеет права поднимать вопрос о бюджете. Председателем комитета является сенатор Пуят, а Пуят не просил ставить доклад на голосование. И вообще, доклад пока на рассмотрении комитета, а в комитете нет единого мнения, тогда что же, собственно, сенат будет голосовать?

Толентино, по его словам, прекрасно сознавал, что либералы хотели заткнуть рот Антонио, заблокировав вопрос о реорганизации. Но ведь именно Манглапус и он сам, Толентино, выступали тогда в сенате, и именно они дали Антонио возможность высказаться, а Антонио внес предложение. Так давайте же немедленно его проголосуем, чтобы он и Манглапус могли продолжить свои выступления.

Маркос ответил семантическими увертками: он принялся доказывать, что Антонио не вносил никаких предложений. Согласно протокольной записи, он сказал: «Я хотел бы внести предложение», это не было: «Я вношу предложение». Следовательно, он лишь намеревался его внести.

Антонио тут же положил конец этим препирательствам, заявив, что он вносит предложение о реорганизации руководства сената, но к тому времени уже невозможно было что-либо расслышать, поскольку воцарился бедлам: два-три человека — прежде всего Примисиас и Фернандес — одновременно орали во нею мощь своих глоток.

«Это издевательство над законодательством! — кричал сенатор Манахан. — Мы обманываем народ! Пора положить конец этому фарсу!»

Галерея аплодировала Манахану, но в зале происходило вавилонское столпотворение. Фернандес предложил затребовать от Пуята бюджетный доклад. Толентино возражал: по правилам сената никто не может заставить председателя бюджетного комитета представить доклад. Пуят заявил, что доклад готов, но он бы предпочел соблюсти правила. Антонио взял слово, Антонио внес предложение — его предложение надо поставить на голосование. Казалось, все усилия либералов лишить Антонио слова провалились. Пуят и Примисиас искусно маневрировали с целью оставить его у микрофона.