Четыре фрейлины двора Людовика XIV

Может, это было важнее всего остального; опасение очутиться перед лицом соперницы, против которой она замышляла преступление, и желание побыть в стороне во время тайного следствия о приключении в Дюнкерке, порученного г-ну де ла-Реньи, начальнику полиции.

Нужно было одно руководство, одна нить, свидетельство Пьера Кольфа, доказательство присутствия Атенаисы в Дюнкерке, чтоб открыть полиции всё; но ни одного из этих показаний не нашли, и это следствие закончилось также, как следствие в Арсенале.

Г-н де-ла-Реньи объявил, что таинственное предостережение королю было просто клеветой, чтоб смутить празднество и обеспокоить короля, и следствие прекратилось.

Это объяснение быть может и не удовлетворило монарха, но дело это было так щекотливо, что он в душе боялся найти виновную и сделал вид, что удовлетворился. В ту минуту, когда менее всего ожидали возвращения маркизы, двор старался развлечь герцогиню, девица Бовё получила визит, который причинил ей инстинктивное опасение.

Это было посещение Жозефа, слуги маркизы; Жозефа был единственный слуга, сопровождавшей маркизу в Фонтеврольт. В ту минуту, когда Урании объявили его приход и желание её видеть, она находилась у г-жи Кавой.

Эта последняя, верная своему решению составить счастье своего двоюродного брата, узнала в своем последнем свидании с Марией-Фонтанж, что ей не на что было надеяться с этой стороны.

Если бы Ален и согласился, что было очень сомнительно, закрыть глаза на неверность своей невесты, эта последняя не была достойна такого кавалера ни по чувствам, ни по сердцу.

Урания, напротив, соединяла в себе все достоинства; её преданность, её любовь к молодому моряку, должны были сделать из неё совершеннейшую подругу.

Г-жа Кавой начала действовать сообразно.

Присоединившись к прекрасной партии, которая способствовала развитию и покровительствовала этому маленькому роману, она сделалось посредницей между фрейлиной и капитаном фрегата, — так как Ален был теперь уже капитаном.

Не обошлось без туч и беспокойства, паривших под этими соображениями.

Девица Бовё, по настоянию друзей, рассказала им про угрозы г-жи Монтеспан, ненависть которой к Кётлогону восставала против увенчания любви, которую она возбудила.

Сильный характер обер-гофмейстерины был известен и каждая из подруг поняла, что сопротивление будет жестокое. Но, далеко не падая духом, они условились ей противодействовать.

Урания одна не смела присоединиться к ним; знав маркизу короче, она лучше знала, чего можно было ожидать как от её дружбы, так и от её ненависти. Тем не менее её исчезновение, её добровольный секвестр в Фонтревольт придали ей храбрости.

Луиза Кавой передавала письма обоим влюбленными, все шло отлично, говорили уже о назначении дня свадьбы. Это было предметом разговора в ту минуту, когда объявили неожиданное возвращение Жозефа.

Это известие привело несчастную молодую девушку в ужас.

— Боже мой! — вскрикнула г-жа Кавой. — Что случилось, милый друг? что это за личность, имя которой вас так волнует?

— Это человек г-жи Монтеспан.

— О! о!

— Скромный и верный человек, очень мне преданный, и которого она не присылает ко мне без важных причин.

— Если он вам предан, этого уже довольно. Постарайтесь успокоиться; я вас оставляю, вы можете его здесь принять; уведомьте меня, когда вы захотите, чтоб я пришла. Но главное — никакого ответа, никакого обещания, пока мы не посоветуемся.

— Благодарю, благодарю; я чувствую, что никогда так не нуждалась в преданном друге и в смелой помощи.

— Будьте покойны, если хотят войны, мы готовы! А она не всемогуща, к счастью, эта милая маркиза! Ея царство кончилось… Поверьте, дитя моё, поверьте!

Она поцеловала её и удалилась в соседнюю комнату.

Слуга вошел.

— Какие новости принес ты мне, Жозеф? Но сперва, откуда ты приехал?

— Издалека, сударыня; но вы уже знаете, — из Анжу.

— Это обер-гофмейстерина тебя прислала?

Жозеф, не тративший много слов, сделал утвердительный знак.

— Что она поделывает?

— Она ослабевает!

— А! спокойствие ей не годится?

— Спокойствие! она умирала от него. Это шло хорошо в продолжении двух-трёх дней, благодаря развлечению и новизне: но вскоре она впала в припадки нетерпения и глухого бешенства; не зная кого винить, она винит сама себя; это невыносимо.

— И ты её оставил? — спросила молодая девушка, объясняя себе этим его посещение.

— Я бы очень желал, но она отказывается меня отпустить, и ради вас я остаюсь.

— Ради меня?

— Извините меня, сударыня, я думаю, что вам нужен преданный человек около неё.

— Объяснись, это серьезно.

— Ба! я не могу, я не умею выразиться. Но так как она часто произносит ваше имя и кавалера Алена в своих припадках, я подозреваю, что замышляется некое коварство против вас.

— Она тебя прислала?

— Конечно.

— Чего она желает?

— Вот письмо, которое вам объяснит, потому что на словах она мне ничего не сказала.

Урания дрожащей рукой распечатала конверт.

Он содержал одну только строку: «Маркиза Монтеспан будет ждать, сегодня вечером, девицу де-Бовё в Кланьи.»

Это было написано рукой обер-гофмейстерины.

Сухость и повелительный тон ужаснули молодую девушку.