Четыре крыла Земли

Телевизионщики направили на нас камеры и стали судорожно снимать, чтобы через считанные минуты восхищенные зрители могли сравнить наши нахальные рожи на данный момент с тем, во что они превратятся под кулаками добропорядочных граждан. Впрочем, нахальство на наших лицах уже сменилось озабоченностью. Не тумаков мы боялись. Просто сам факт мордобоя, вне зависимости от нашей реакции, означал наше полное и сокрушительное поражение.

Тем временем толпа приближалась. Возглавляла ее та еще троица. В центре вышагивал высоченный очкарик с огурцеподобной лысой головой и острой бородкой в духе девятнадцатого века – типичный левак-интеллектуал. По правую руку от него семенил парень со слипшимися волосами до пояса – точная копия молодых американцев, которые в семидесятом вынудили свое правительство уйти из Вьетнама и отдать его на растерзание красному зверью. Слева от остробородого интеллигента плыла рыжая девица в джинсах. Несмотря на прохладную погоду, одно плечико у нее, в соответствии с замыслом модельера, было обнажено, и даже издалека видно было, что оно украшено татуировкой. Выражение лиц у всех троих было самое что ни на есть свирепое. Их шаги буквально гремели по асфальту, а следом рокотало многоножье толпы, жаждущей нашей крови. Я, пожалуй, был единственным из пикетчиков, кто видел надвигающуюся тучу в полном объеме. Остальные сидели на мостовой, прислушивались к накатывающему гулу, и молча ждали своей участи. Спохватившись, я тоже сел, положившись на Вс-вышнего. Раввин я, в конце концов, или не раввин? Лица приближающейся троицы на несколько секунд уплыли куда-то вверх, но вскоре стали спускаться. Они были уже совсем рядом, и злость из них, казалось, так и хлещет. Света поубавилось. Повсюду были тела в разноцветных брюках. Так сложилось, что первым, кто оказался на пути Остробородого, был скромный автор этих строк. Интеллектуал навис надо мной, вперив в меня орлиный взор, задумался, по-видимому, о том, в какой очередности начать крушить мне ребра, а затем вдруг подобрал штанины, чтобы на коленях не пузырились, и плюхнулся на мостовую рядом со мной. Осклабился и подмигнул мне. Парень с девицей последовали его примеру и тоже заулыбались, словно их обтянутые джинсами задницы спланировали не на холодный асфальт, а в уютное кресло. А следом и все остальные водители и пассажиры осиротевших автомобилей начали опускаться на мостовую из солидарности с нами, из любви к земле Израиля. Лысины и шевелюры, свитера и тужурки – все это было рядом с нами. И главное – глаза. Десятки еврейских глаз, светящихся любовью. И сразу стало светло».

* * *

Кажется, это называется «гало». Луна находилась ровно в центре огромного темно-синего круга, образованного тонким ободком, светлым, как дым сигареты, которую Вика закурила, когда вышла из машины, отъехав подальше от жуткого места. Казалось, и нимб соткан вокруг этого горьковатого успокаивающего дыма. И как внутрь магического круга не в силах вторгнуться посторонние силы, так и полупрозрачные облака метались вокруг призрачного кольца, били рыбьими хвостами, но темно-синий диск оставался для них недосягаем.

Сейчас, она покурит, успокоится – и поедет дальше. Все, последняя затяжка! Теперь – поблагодарить Б-га за чудесное спасение. Удивительно, до чего Он все-таки есть!

Или нет? То есть, есть! Конечно, есть! Только почему это Вику не тянет плясать от счастья у края ночной горной дороги. Вместо этого она прикуривает сигарету от сигареты, и руки у нее дрожат, и плохо на душе. Очень плохо на душе.

Эван. Вот в чем дело. Никакого чудесного спасения не было. Было полспасения. Пока не спасен Эван, не спасена и Вика. Стуча зубами, словно от лютой стужи, она отшвырнула не докуренную и до середины сигарету и, бормоча страшную в своей ясности фразу «Мне без него все равно не жить», двинулась в путь.

Шоссе рвануло на перевал, машина взлетела так, будто вместо колес у нее отросли крылья, и тут у Вики сдали нервы. Заливаясь слезами, она произнесла то, чего произносить не следовало, она опустилась до обета, до условия, которое, отчаявшись, поставила Небесам.

– Господи! – произнесла она. – Клянусь Тебе – если Эван останется жив, я пройду гиюр!

* * *

Поскольку слева «поисковики» с фонарями и «калашами» приближались быстрее, чем справа, Камаль, Юсеф и Эван свернули с проселочной дороги вправо и по камням начали спускаться на пролегающее внизу шоссе. На что они рассчитывали? Ведь даже если бы им удалось оторваться от преследователей и выскочить на ленту шоссе, оно было достаточно хорошо освещено, чтобы преследователи, отчаявшись догнать беглецов, перестреляли их на бегу. Эван мрачно усмехнулся, вспомнив старую остроту: «не убегай от снайпера – умрешь уставшим». В этот момент неуклюжий Юсеф, соскользнув с камня, шмякнулся об острые камни и выкрикнул что-то, что не знавший арабского Эван перевел как “fuck” или “shit”. Камаль помог Юсефу подняться, а Эван и рад бы помочь, но его мазузовские башибузуки били трудолюбивее, чем двоих других вместе взятых, так что ему бы самому кто помог.