К источнику ее иду в дыму.
И прихожу сквозь хмурь осенней хмари
К пылающему сердцу своему.{Томас Блэкберн. «Кносс» (перевод автора).}
Затем вспомнились ее собственные слова: «Если так хотят, чтобы я была одной из них, пусть сами гиюр проходят». Потом исчезло все – и шоссе, и стены-скалы. А взамен увидела Вика... Ничего она не увидела. Сжимала в руках руль, жала на педали и чувствовала при этом, что стоит у подножья какой-то невидимой горы, а вокруг миллионы, миллионы, миллионы людей. Она слышала их дыхание, она дышала их дыханием, это было ее дыхание. Она слышала биение миллионов сердец, она понимала, что одно из этих сердец – ее собственное, но которое – не знала.
И вот наступила полная тишина, а затем в мозгу Вики зазвучал голос, который она всю жизнь мечтала услышать:
«Я – Б-г, Всесильный твой, который вывел тебя из Страны египетской, из дома рабства...»
Луна вылезла из-за туч и осветила территорию бывшего поселения. Там, где были дома – лишь гладкие площадки, бетонные плиты, меж которых уже начинает пробиваться трава. «Акива, раньше прорастет трава из щек твоих, чем придет Избавление!» – так, кажется, сказал кто-то из мудрецов. Словно останки древних колонн, обломки канализационных труб. Из кусков бетонных стен торчат ржавые решетки. И надо всем этим – водонапорная башня, которая теперь поит солдат.
А вдоль шоссе сосенки, кипарисы. Интересно, тоскуют они по тем, кто им когда-то подарил жизнь? Или, может, радуются тому, что арабы их пощадили? А вот деревья с цветами, похожими на мимозу. Эван поначалу думал, что это и есть обычная мимоза, только из-за жаркого климата переросшая из куста в дерево. Всезнайка Иегуда Кагарлицкий обсмеял его и объяснил, что растение это называется «акация лонгифолия». Действительно, из семейства мимозовых. Эта информация не помогла и не помешала Эвану любить эти лохматые деревья с цыпленистыми цветами. Когда он выходил с территории базы, охранники с удивлением посмотрели на этого странного парня в штатском, который бредет меж груд битого кирпича и стекла, временами утирая слезы. Капитан Кацир собирался вызвать ему «Амбуланс». Он отказался – подумаешь, морду набили, зубы высадили. Если капитан хочет сделать доброе дело, пусть позволит ему хотя бы разок пройтись по тому поселению, где он учился, жил, откуда уходил в армию и куда возвращался, где полюбил Эрец Исраэль и где впервые почувствовал себя счастливым. Что? Не положено? Да, конечно, он понимает, военная база! А можно, он пойдет на дом свой посмотрит... – на то место, где он стоял? Где стоял? Да вон там, на склоне, возле рощицы. Ах, закрытая зона? Очень жаль. А тогда можно, он прогуляется до места, где была синагога – она вообще находится за территорией, по ту сторону вот этой гряды? Ах, опасно? Да, конечно, ведь капитан за него отвечает! Как не понять? Хорошо, хорошо. А просто прогуляться вот здесь, по рощице, прямо перед шин гимель. Назад его впустят? Когда узники, уделав Раджу и Аззама, связали их и заперли в «зиндане», то мобильные телефоны стражей перекочевали к ним в карманы, причем телефон Раджи взял Юсеф, а телефон Аззама достался Эвану, поскольку Камаль на тот момент возился с ключами. Да и куда ему звонить – с шефом, как он сам объяснил, у него все кончено, семьи у него нет. Зато у второго – жена.
Как в машину уселись, тот кинулся ей звонить. О чем говорили, Эван не понимал – его знания арабского ограничивались салямалейкумом, но когда тот орал в маленькую черную «Мотороллу», через слово слышалось: «Рамиза! Рамиза!» Поэтому, ходатайствуя о разрешении на прогулку, Эван выдвинул последний аргумент: «Если что, у меня мобильный есть!» Почему-то это успокоило капитана Кацира, и разрешение было выдано, причем ни своего номера полуночник не оставил, ни номера капитана не взял. Едва оставшись один, Эван сразу же позвонил Вике:
– Ты куда умчалась? – Скоро узнаешь, – загадочно произнесла она.
– Ты как, нормально?
– Я люблю тебя, – и в этот момент зловредный мобильник, как это часто бывает в горах, перестал принимать сигнал. С тех пор, как Эван ни старался дозвониться ей, ничего не получалось. Пару раз ее звонок прорывался к нему сквозь скальную толщу и тут же угасал.
Который час? Три? Четыре? Время третьей стражи. В памяти всплыли строки Талмуда, которые он учил вместе с Натаном у него дома совсем недалеко отсюда:
«На три стражи делится каждая ночь,
И во время каждой из страж
Сидит и рычит, словно лев,
Святой, благословен Он.
Сказано: «Господь с высоты рычит
С жилища святости Своей подает глас;
Рыком рычит о Храме Своем...»
– Это из пророка Иеремии, – прокомментировал тогда Натан, резко подняв глаза от фолианта, так резко, что очки соскочили с его носа и приземлились на страницу.
Он водрузил их на место и продолжил чтение:
– «И вот знак:
первая стража – кричит осел,
Вторая – лают псы,
Третья стража –
Младенец сосет материнскую грудь,
И шепчется женщина с мужем своим...»