Четыре месяца темноты

Андрей всё так же мало читал и не делал даже основных заданий по биологии.

Но Озеров всегда внимательно слушал его, когда юноша говорил, каким станет хирургом.

Учителя как будто радовало уже и то, что мальчик стал приходить и задавать вопросы. Иногда Кирилл Петрович успевал дать ему какую-нибудь краткую справку по медицине.

Их связывало странное любопытство к жизни друг друга. Кроме того, всё, что говорил новый биолог, для Андрея было свежо и хорошо понятно.

Кирилл Петрович словно слетал в будущее и теперь мог дать ответы на все те вопросы, которые мучили Аладдина. Каково это – учиться в университете, работать и жить взрослой жизнью? При этом каждый раз получалось так, будто Андрей сам отвечал на свои вопросы.

Озеров сразу сказал ему, в чём его сильная сторона: Андрей быстро загорается тем, что его по-настоящему интересует, однако палец о палец не ударит, если тема его не затронула.

Да, Андрей Штыгин понимал, что ленив, что учится хуже своих одноклассников, но считал, что это только потому, что они не задаются вопросом, чем им заниматься в жизни.

Они делают всё, что им дают, как роботы, не понимая, куда и зачем идут. А у Аладдина всегда горят глаза, он обо всём в жизни говорит с жаром и обязательно добьётся правды.

– Попроси её объяснить тебе конкретные уравнения. Если даже ты снова не поймёшь, то хотя бы учитель увидит, что тебе не наплевать, – предлагал Кирилл Петрович.

– У неё никогда нет времени, – мрачно отвечал Андрей.

– У меня в школе тоже было плохо с математикой.

– И что вы делали?

Озеров рассказал, что брал упорством, сидел до конца и тысячу раз исправлял, пока учитель не сдавался. Этого не могли знать те, у кого всё получалось с первого раза, – у них не было навыка постоянных неудач. А ещё он просил одноклассников объяснять ему.

Кирилл Петрович высказал мысль, что люди зря стесняются своего невежества: нет ничего глупее, чем скрывать, что ты чего-то не умеешь. Бессилие от этого будет расти, как раковая опухоль. Тень не любит открытых пространств. Чтобы незнание ушло, нужно вытащить его на поверхность.

– Я попробую, – задумчиво произнёс парень и добавил: – Можно мне ещё печенья? И чаю.

Новый учитель делился едой. А у Андрея – повышенный метаболизм.

Штыгин-младший был единственным, кто приходил после уроков на бесплатный факультатив.

– Что мы сегодня будем проходить?– спросил он с набитым ртом, его глаза излучали любопытство. – Мама сказала, что со следующего года я буду поступать в медицинский колледж.

В углу класса, безмолвно опустив руки, всё ещё стоял скелет Гришаня.

– Ты выучил кости? – спросил Озеров.

– Да… Наверное… – голос Штыгина-младшего прозвучал небрежно. – Тазовая и позвоночник… и прочее…

– И прочее… – Озеров устало потёр ладонями лицо. – Сегодня ты выучишь только строение кисти.

Они подошли к скелету, и Кирилл Петрович стал рассказывать. Штыгин повторял.

– А зачем мне знать кисть?

– Ты же хотел стать хирургом. Ты знаешь, какой у хирурга главный инструмент?

– Скальпель или ножницы…

– Его руки и вот эта часть… – сказал Озеров, постучав Гришаню по пустому черепу.

Спустя неделю Андрей предпринял ещё одну попытку написать контрольную работу по алгебре на хорошую оценку. Дома ему некому было помочь, к отцу он идти не хотел, а мать ничего не понимала в математике.

Поэтому он долго упрашивал Тамару, которая всегда сдавала контрольные раньше остальных, объяснить ему решение примеров. Через некоторое время ему показалось, что он вполне освоил логику этих задач и без труда справится с ними.

Но задания, которые он научился решать, составляли только половину контрольной. Андрей понадеялся на тройку и ждал результатов.

Он не подозревал, что у математички давно уже исчерпан лимит ожиданий каких-либо результатов от него: его репутация, его облик уже неизменно сложились в ученика ленивого, безнадёжного, ничего не желающего понимать.

Работа, которую он писал с таким старанием, была проверена ею среди большого количества прочих и быстро отложена в сторону. Стоило взглянуть на фамилию, как перед ней тут же появлялось худое лицо с горящими глазами, в голове мелькала неприятная мысль о тщетности своей работы, а в груди становилось тесно от щемящего чувства обиды за то, что ему безразличен такой важный предмет. Все это заставляло её легко, без колебаний, выбрать в спорной оценке – низшую.

И уже сложно было сказать, что замыкает этот круг: неверие ученика в учителя или неверие учителя в ученика.

Когда контрольные были проверены и выданы, Андрей заметил, что у него всё же были шансы, и пошёл в нападение.

В руках его был листочек в клетку, исписанный цифрами и перечёркнутый красными чернилами. Он понёс его, словно умирающую птицу, страстно желая найти хоть одну зацепку, способную её оживить. Но на возмущение ученика Раиса Львовна отвечала холодным голосом, не терпящим возражений.

Учительница математики давно уже взяла себе за правило учить только сильных ребят – остальные пусть подтягиваются как могут. На деле же «остальные» давно уже стали для неё балластом, который мешал работать без усилий и который она не желала замечать.