Четыре месяца темноты

Молодой человек сел на кровати. Он едва мог приоткрыть здоровый глаз, но это, как правило, сопровождало рефлекторное открытие больного. Поэтому, смирившись, Кирилл крепко сомкнул веки и попытался ориентироваться на ощупь.

Когда он поднялся, тело само подсказало, куда нужно идти. Но привыкнуть к новым ощущениям было непросто.

Кирилл постарался не думать о боли и о страхе упасть, он свободно вошёл в темноту, чуть расставив руки, словно пытаясь потрогать воздух.

Он несколько лет жил в этой комнате и удивился, что совсем не знает её. Ему казалось, что он уже должен был дойти до дверной ручки, но руки только напрасно шарили в темноте. Расстояния между ним и предметами были то слишком длинными, то неожиданно короткими. Пальцы натыкались на пустоту там, где, казалось, должен был быть шкаф, или ударялись о возникшую вдруг стену.

Все поверхности в комнате были для него словно новой книгой. Когда он прикасался к шершавым обоям и гладкому дереву, в голове вспыхивали фактура и цвет знакомых предметов.

Шаг. Ещё один. Он коснулся холодного металла.

Дверь чуть скрипнула. Видимо, нижняя петля не смазана.

Он нащупал перила лестницы и начал самостоятельно спускаться. На этажах стояли датчики света, которые включались автоматически, на движение. Каждая вспышка вызывала боль, и Кирилл возненавидел их.

Внизу беззвучно работал телевизор – Озеров сразу это почувствовал. На последних ступенях он чуть не споткнулся, наступив на чьи-то тапки.

– Ты встал?!

Он услышал голос мамы, услышал, как быстро она поднимается с дивана и как идёт к нему босиком по паркету. В телевизоре мелькало что-то яркое, наверное реклама.

– Кирилл, скажи мне, как ты умудрился…

Она коснулась его щеки. Молодой человек не отвечал – умудряться было не обязательно, всё произошло само собой.

– Сколько времени? – глухо спросил молодой человек.

– Девять. К тебе уже едут.

Он медленно прошёл в комнату, отворачиваясь от экрана, и лёг к нему спиной. Видимо, из-за давления глаз больше болел, когда он стоял или сидел.

– Едут? Кто? Я уже был у врача.

– Агата с отцом узнали, что случилось, и решили навестить тебя.

Кирилл вздохнул и перевернулся на спину. Он не любил, когда его видят больным.

– Ты можешь погасить свет?

– Конечно.

Скоро он услышал шорох шин об асфальт и даже разобрал голоса – мужской и женский. Нехотя Кирилл сел в кресло. Мать едва слышно прошла по полу, щёлкнул замок.

Голоса явно обсуждали его, но о чём конкретно они говорили, было не разобрать. Молодой человек всё ещё воспринимал происходящее как в полусне. Пульсирующая боль делала мысли хаотичными.

– Кирилл!

Он вздрогнул. Агата стояла совсем рядом. Её голос почему-то оживил его. На несколько мгновений ему даже показалось, что боль исчезла.

«Я ждал её, – понял он неожиданно для себя. – Ждал с того момента, как со мной всё это приключилось».

– Маргарита Генриховна слишком поздно сказала мне, что ты…

– Всё в порядке, спасибо, что приехали. – Он постарался говорить как можно более бодрым голосом. – Как бы без меня там что-нибудь не устроили мои детки…

– Не думай сейчас об этом. Отдыхай…

Она очень коротким движением провела рукой по его волосам. Он услышал мягкий звук удаляющихся шагов. Но не смог попросить её не уходить.

Затем голоса разделились, Кирилл понял, что женщины пошли на кухню, а мужчина вошёл к нему в полутёмную комнату.

– Кто тебя так?

Озеров приоткрыл здоровый глаз и совсем рядом различил широкое лицо отца Матвея с его всегда задумчивым и одновременно детским выражением.

– Не поверите, – сказал Озеров, пытаясь говорить так, словно ничего особенного не случилось, – деревянная дверца от шкафа.

Отец Матвей вздохнул и с шумом сел неподалёку в кресло.

– Помню, в детстве я бежал с палкой, оступился и сам себе поставил синяк под глазом. Пришёл в школу, а учитель мне говорит: «Матвей, ну что, опять подрался?» – «Нет! – отвечаю. – Я случайно на палку упал». А учитель смеётся: «Ну-ну, рассказывай!» Так обидно было, что он не верит…

– Неужели вы в школе часто дрались? – спросил Озеров, стараясь дышать не слишком шумно, чтобы не выдавать своих мучений.

– А что, не похоже? – По голосу Кирилл понял, что он улыбается. – Было дело. Приходилось защищаться.

Они посидели немного в темноте. Как Озеров ни старался сидеть тихо, а всё равно ёрзал и сопел, потому что боль не угасала.

Отец Матвей сидел метрах в трёх от него неподвижно, как гора, едва различимая на фоне вечернего неба. Неожиданно для себя Кирилл почувствовал, что его собеседник тоже закрыл глаза и молчит не просто потому, что ему нечего сказать, а оттого, что не хочет тревожить больного.

«Возможно, сейчас он молится. Молится обо мне».

Эта странная мысль вдруг поддержала Озерова, хотя ему было и непривычно, чтобы о нём в его же присутствии кто-то молился. Но во всяком случае, сейчас ему спокойнее было от тихой молитвы, нежели от любого разговора.

Прошло довольно много времени, прежде чем Кирилл счёл, что невежливо столько молчать с гостем, к тому же ему стало полегче. Он приподнял голову и высказал одну мысль, которая после их прихода постоянно крутилась у него в голове: