Четыре письма о любви

Но ее тщательно подобранные доводы не сработали. Маргарет недооценила тяжесть надежд, которые ее муж на протяжении семнадцати лет возлагал на плечи дочери и которые удвоились в тот день, когда с Шоном случился первый припадок и они решили, что он уже никогда не сможет выйти из дома самостоятельно. (Кроме того, Мьюрис вспоминал об их с Маргарет любви иначе, чем она. До разговора на берегу он еще лелеял честолюбивые планы, питаясь амбициями и тщеславием, еще пытался заглядывать далеко вперед за набегающие волны жизни. Новости, которые сообщила ему жена, были для него как гром среди ясного неба. И этот гром потряс его настолько, что Мьюрис начал разваливаться на кусочки. Он понял, что был просто самонадеянным глупцом. Круглым дураком, если быть откровенным до конца. Маргарет зачем-то мяла в пальцах подшитый край его куртки и что-то говорила, но так тихо, что ее голос казался ему похожим на не умолкающее даже в полный штиль мерное дыхание моря. Да-да, это не она, а само море шептало ему о том, что случилось. И тем же августовским вечером именно к морю он отправился, основательно заправившись виски, и в конце концов, спотыкаясь на камнях и едва не падая, вышел к утесу, где Исабель танцевала для Шона – к месту, где несколько лет назад весь мир неожиданно свернул не туда. Тогда, думал Мьюрис, сжимая в кулаке блестевшее в лунном свете горлышко бутылки, он не понял, в чем дело. Он вел себя как ничтожный, слепой дурак…

Его нашли на следующее утро, там же, на берегу, на камнях, где он спал сном мертвецки пьяного человека рядом с пустой бутылкой «Холлоранна». Целую неделю после этого Мьюрис не мог смотреть в глаза соседям. Другие девушки с острова, обучавшиеся в монастыре, благополучно сдали экзамены, а трех из них даже приняли в университет, и только дочь директора школы потерпела неудачу. Подобного позора Мьюрис еще никогда не переживал и торчал дома, где его могла видеть только жена – видеть и вместе с ним ощущать, как раскачивается и подпрыгивает на обломках глупой мечты телега его жизни.

Все это снова промелькнуло в голове Маргарет, пока она шла по Торговой улице, по-прежнему склонив голову набок и выставив подбородок. Ей казалось, что причина всего заключается в этом О’Люинге – в этом Верзиле [15], который ворвался в жизнь ее семьи, подобно долго собиравшейся грозе. Она и представляла его себе высоким, сильным, романтичным – настоящим голуэйцем с длинными черными локонами, с широкой грудью, певучим голосом и, быть может, с чувственным ртом и глубокими синими глазами. Чем красивее он выглядел в воображении Маргарет, тем менее ожесточенным становилось ее внутреннее сопротивление судьбе, и к тому моменту, когда ярдах в десяти от лавки она разминулась с настоящим Падером, во всем Голуэе едва ли сыскался бы мужчина, способный хотя бы приблизиться к созданному ею идеалу. Не удивительно, что Маргарет прошла мимо него, даже не повернув головы; это он оглянулся на нее через плечо, но сразу же пошел дальше и, уже сидя в машине, уносившей его и от лавки, и от Исабель, долго гадал, чьей матерью или теткой могла быть эта встреченная им женщина.

Маргарет не предупредила Исабель о своем приезде. В глубине души ей хотелось устроить дочери сюрприз, но сюрприз-то ожидал ее. Когда Маргарет нашла наконец лавку, ей даже пришлось перейти на противоположную сторону, чтобы убедиться: глаза ее не обманули, и это древнее, обшитое подгнившим коричневым тесом зданьице не брошено, а на вывеске над входом действительно написано: «Магазин О’Люинга». Еще одним сюрпризом стало отсутствие в торговом зале покупателей – ей даже показалось, что в последние лет десять сюда вообще никто не заглядывал. Странный кисловатый запах, ударивший ей в нос, как только она открыла дверь, звон дверного колокольчика, глубокий полумрак, тусклый блеск отполированных полок и прилавка, резко контрастировавших с ветхим фасадом, частично развернутые, но не разрезанные рулоны материи, напоминающие липучки для мух, безупречно чистый деревянный пол и висящие под потолком, кружащиеся и медленно оседающие клубы пыли, взметенные в воздух яростными движениями щетки после недавней ссоры, – все это было ей внове, и все же сильнее всего ее поразило выражение лица дочери.

Маргарет понадобилось всего полминуты, чтобы понять две вещи: ее дочь влюблена, и она несчастна. Все еще раздираемая противоречивыми чувствами, она шагнула вперед, и к тому моменту, когда Исабель бросилась к ней и зарылась лицом в колючий твид ее пальто, Маргарет уже знала, чью сторону выберет. Расстегнув верхнюю пуговицу, она опустила голову, чувствуя, как крепко прижалась к ней дочь. В эти несколько мгновений Маргарет поняла все, Исабель оставалось только посвятить ее в подробности.

– Ну, рассказывай, – произнесла она.