Четыре сестры

– Ты же знаешь свою мать. Она составляет петицию против условий содержания в чистилище.

– О! – живо заинтересовалась Женевьева. – Петицию в адрес?..

Отец сделал широкий жест, охвативший и вишню, и яблоню, и неплодоносящую сливу, и плодоносящий иногда абрикос, и, вероятно, еще многое, многое другое. Он сказал:

– Ее девиз: если мы сидим между двух стульев, это еще не значит, что надо жить так, будто вот-вот упадем… Жить – это, конечно, только так говорится.

Женевьева закинула простыню на веревку. Встряхнула ее, расправила, выровняла. Роберто спрыгнул с ветки, на которой дремал, и приземлился у ее ног. Фред взял его на руки. Кот спокойно дал себя погладить. Он узнал его.

– Тебе не жарко в наряде инуита? – спросила Женевьева.

– Для меня это не имеет значения, ты же знаешь, – отец поморщился. – Ты говоришь со мной как с семилетним мальчиком.

– Все мужчины – маленькие мальчики. Это мама так говорит… говорила, – быстро поправилась Женевьева и засунула в рот две прищепки. – Я ’уду ’аботафь фесь ию’, – продолжала она с широкой улыбкой, по большей части из-за прищепок.

– Хоть я и дух, – ответил Фред, покусывая цветок яблони, – я хочу сказать, дух высшего разума, я ни слова не понял из того, что ты сказала, милая.

Она вынула изо рта прищепки и заколола ими рукава свитера.

– Я буду работать весь июль, – повторила она. – Месье Мепулед нанял меня в свой киоск мороженого на пляже.

Фред почесал Роберто именно там, где Роберто нравилось.

– Браво. Ты должна быть довольна.

– Ходить на пляж и получать за это зарплату, гениально, правда? Теперь я смогу заниматься боксом в новом учебном году. И знаешь что? Я подумываю научиться играть на трубе.

Отец заткнул уши и скорчил гримасу, как будто слышал невыносимую какофонию.

– Не говори о трубах, умоляю, я получил сполна, с тех пор как…

Он умолк, лукаво глядя на нее из-под своих круглых очочков.

– Лучше бы ты продавала блинчики. Я обожаю блинчики.

– Работы больше. И слишком жарко. Мне скоро начинать, в одиннадцать. Это рядом с мини-гольфом. Папа?..

Женевьева огляделась. Фред исчез. Только цветок яблони, который он жевал, остался в траве.

– Мог бы и предупредить, – проворчала она.

Кот устроился на ее плечах, пока она доставала из таза перекрученные джинсы и встряхивала их. Как сливу.

2 Начинается лето, начинаются каникулы

Энид заперла дверь туалета, спустила джинсы, трусики с веселыми лемурами и розовыми воздушными шариками и села на дубовое сиденье.

– Привет – сказала она. – Ты здесь?

Да, он был здесь, прятался, повернувшись спиной, за бачком. Ви ден был только носок золотой туфли с помпончиком. Гном Спуска Воды был вежливым гномом, достойным, настоящим джентльменом. Энид оторвала квадратик туалетной бумаги и сложила его в форме солонки.

– Я придумала тебе имя, – сказала она.

Гном ждал.

– Что ты скажешь насчет Кобольда?

Он дважды сильно стукнул по трубе. Это был их условный знак. Один стук – да. Два – нет.

– Жаль. А Жанно?.. Жако?

Нет-нет! – был ответ.

– Гарибер? Годерик? Дозитей? Любен?

Нет. Нет. Нет. Нет.

Ей вдруг подумалось, что Гном мог быть… девочкой. До сих пор это не приходило ей в голову. Она стала перечислять все мыслимые женские имена:

– Эпонина? Лючезия? Дамия?

Нет, нет и нет. Мальчик ли, девочка ли, не важно. Он просто хотел имя, которое бы ему нравилось! Энид предложила еще два десятка. Иссякнув, чтобы перевести дух, она сделала из туалетной бумаги трех голубей, два парусника, самолетик и еще голубя.

– Кэри Грант? – спросила она, вконец отчаявшись.

Тишина, потом… Тук!

– Кэри Грант? – удивленно повторила она. – Я просто так сказала, для смеха. Это вообще не имя. Не настоящее. Так звали старого актера, он уже умер, его очень любит тетя Лукреция.

Тууук! Стук был непреклонный.

– Ладно, ладно. Если тебе так хочется… Кэри Грант.

Она посмотрела на рулон бумаги. Листков почти не осталось. Она оторвала последние.

– Напомни мне положить новый рулон, иначе, о-ля-ля, будут истерики.

Что было замечательно с Гно… то есть с Кэри Грантом (решительно, ей придется привыкать) – с ним можно было поговорить о зубной нити, о коликах или о делении на девятнадцать, ему все было интересно.

– Ты слышал скандал вчера вечером?

Тук. Она объяснила:

– Гортензия против Шарли. Семь раундов. Гортензия хочет уехать на каникулы, говорит, что не одной же Беттине. Шарли в конце концов сказала «да». В нокауте. Но с одним условием.

Энид сделала паузу, занявшись метаморфозой последнего квадратика туалетной бумаги, потом продолжила:

– Ты не спросишь, какое условие?

Тук! – ответил Кэри Грант.

Этот тук был полон любопытства. Энид улыбнулась:

– Она не хочет, чтобы Гортензия уезжала одна. Так что Гортензия уедет с кем-то.

Снова пауза. Несколько складок – и квадратик с готовностью стал душистым розовым пароходом.

– Ты не спросишь, с кем?

Тук?

– Со МНОЙ. Ты не спросишь куда?

Она поставила розовый пароходик на полку, взяла Беттинины «Пустяки», которые неизменно заканчивали здесь свое существование, вырвала страницу и принялась делать из нее Эйфелеву башню.

Гно… то есть Кэри Грант нетерпеливо постучал.