Четыре сестры

– В Париж! – раскололась Энид, смеясь и весело топая ногами. – В ПАРИЖ!! К Гарри и Дезире! Гортензия иногда просто гений, она как пристанет, так добьется всего, чего хочет!

Тук-тук-тук? – поинтересовался он.

– На три недели. Ты будешь здесь, когда мы вернемся?

Тук. На этот раз удовлетворенный. Энид поставила Эйфелеву башню на трубу.

– Ты присмотришь за Ингрид и Роберто? Я знаю, это не твои гномские дела, но…

Тук, – заверил он.

Она послала воздушный поцелуй остроносой туфле с помпоном, по-прежнему опирающейся на край бачка.

– Сенк ю, Кэри.

Она спустила воду. Подождала, пока стихнет шум, и сказала:

– Я буду по тебе скучать. – И, открыв засов, добавила: – Правда. Кэри Грант тебе суперски идет.

Она вышла. За дверью Беттина, ожидавшая своей очереди, посмотрела на нее с подозрением:

– С кем ты там хихикала?

– Ни с кем.

– Ты хихикала.

– Ничего я не хихикала.

– Кто это – Кэри Грант?

Младшая сделала большие глаза и постучала пальцем по лбу сестры. Беттина, фыркнув, оттолкнула ее и заглянула в туалет. Не найдя там ничего примечательного, она спокойно заперла дверь изнутри.

Через шесть минут громкие вопли сотрясли весь первый этаж.

– Это что такое?

– Слон в коридоре.

– Последний диск Синди Сауеркраут.

Энид догадалась. Она закусила изнутри щеку и подумала: вот черт.

– Это Беттина, – сказала она.

– Может быть, она ушиблась? К то-нибудь посмотрит?

Никто не двинулся с места. Визг становился все громче и отчаяннее. Девочки прислушались.

– Вне всякого сомнения, – сказала Гортензия, напряженно вслушиваясь, – в туалете у бедной Беттины съехала крыша.

– Но что она там кричит?

– Странно… Что-то про пароход, Эйфелеву башню, самолетик… И просит принести ей тубу.

– Тубу?

– Бедняжка.

– Иду, – сказала Женевьева.

– На твоем месте, – тихо сказала Энид, – я бы шла без тубы… Женевьева встала. Малышка посмотрела на нее чистыми глазами:

– …но с Туалетной Бумагой.

* * *

На прибрежной тропе летний ветер взметнул ее юбку. Женевьева прижала ее одной рукой к бедру и пошла задом, не сводя глаз с океана, приставив руку козырьком к глазам, глядя туда, туда, туда, на маяк. «Туман на Потрон-Суфлан – к хорошей погоде», – говорили рыбаки из Бель-Анс.

Велосипедист в красной матросской шапочке выкатил на неровную тропу и обогнал ее на полной скорости. Она едва успела отскочить и ухватиться за куст тамариска. От велосипеда остался только клуб пыли.

– Турист! – буркнула Женевьева.

Она отряхнула юбку. На изгибе тропы, за блокгаузом[66], стояла деревянная скамья. На ней всегда сидели три старика. Пока все было скрыто за углом блокгауза, но еще пять-шесть шагов, и они покажутся, Женевьева точно знала. Сопоставив услышанные за три утра разговоры, она сделала вывод, что стариков зовут Поль, Жак и Пьер и что некая семидесятилетняя Жаник была общим предметом их воздыханий.

Они были на месте.

– Добрый день, – поздоровалась Женевьева.

В ответ последовали три кивка почти лысых голов. Они посмотрели ей вслед, на ее волосы, колыхавшиеся от щеки к щеке, веселые лодыжки, круглую голубую юбку на фоне плоского голубого горизонта, быструю походку. Оставив их далеко позади, Женевьева свернула на следующем вираже.

Через несколько шагов ее окликнул чей-то голос:

– Эй! Помоги мне, а?

Она повернулась налево, направо.

– Здесь! – подсказал голос. – Внизу.

Красная шапочка и две руки шевелились в кустах, спускавшихся по почти отвесному склону к морю.

– Мой велосипед занесло.

– Ты цел?

– Да, – ответил он. – Видишь вон ту ветку? На земле? Подай мне один конец и держись за другой.

Женевьева шагнула на склон. Ну спасибо, мама, подумала она, поистине блестящая идея – юбка! Сегодня утром перед платяным шкафом Люси Верделен горячо рекомендовала ее дочери: «Это более сообразно для клиентуры». После смерти она порой изъяснялась замысловато. Женевьева послушалась.

Мама, подумала она, уж если ты общаешься с Божественным и Сверхъестественным, такую малость могла бы предвидеть. Тем более если ты призрак ЖЕНСКОГО пола, наделенный к тому же ЖЕНСКОЙ интуицией…

Женевьева, кряхтя, как десяток навьюченных мулов, пробиралась сквозь кусты, которые цеплялись за нее рыболовными крючками и царапали ноги своими острыми зубками. Она старалась не шагать широко, в ужасе от мысли, что парень с задранной головой внизу может тупо заглянуть ей под юбку. Да уж, браво, мама… Наконец она добралась до ветки.

– Достаточно длинная? – спросил парень.

Жестом рыбака Женевьева подняла ветку.

– Ты меня давеча чуть не сбил, – напомнила она парню. – На дороге.

Ухватившись за ствол сосны, Женевьева протянула ему ветку.

– Длина подходящая, – сказала она.

Он вытянул пальцы как мог, но не сумел дотянуться до ветки. Сдвинул шапочку назад.

– Ты так и не извинился, – настаивала она.

– Ты правильно сделала, что подождала. Видишь: я у твоих ног!

Она улыбнулась. Он сосчитал: раз, два, три. С протянутой рукой рванулся к ветке. Упустил ее. Витиевато выругался.

– Подожди, – сказала Женевьева.

Она выгнулась у корней сосны, упершись одной ногой в камни. Протянула ветку так далеко, как только могла. Он ухватился за нее.