Четыре стороны сердца

Фанни резко обернулась и взглянула на дочь с ностальгией матери, давно не видевшей дочь. А Мари-Лор, как всегда, выдержав три секунды, предварявшие все их встречи и «выходы на публику», затворила дверь и сделала пять шагов в сторону матери. Фанни оперлась одной рукой на штангу с вешалками, легонько поцеловала дочь в висок и отстранилась.

– Мама, прошу прощения, меня вдруг одолел такой крепкий сон… Я собиралась встретить вас на крыльце, а тут… рухнула на кровать и заснула как убитая… Мало того, кто-то барабанил в дверь так, будто гестапо явилось!

– Твой свекор был немного раздражен, зато твой муж вел себя безупречно, – сухо ответила Фанни. – С каких это пор ты запираешься у себя в комнате? А вообще, моя дорогая, ты стала настоящей красавицей.

– Просто чудо, если это так, – медленно ответила Мари-Лор. – Сколько уже времени я тут живу? И сколько времени прошло с тех пор, как Людовика объявили здоровым и способным вести нормальную жизнь?

И она расхохоталась, к великому удивлению матери.

– Ты только представь себе: после трех лет сомнений и прогнозов ему даже не поставили окончательный диагноз!

Фанни присела на широкую кровать.

– Но тогда что ты здесь делаешь? Ты его любишь или нет? Только не уверяй меня, что остаешься здесь из преданности мужу… Если ты считаешь его сумасшедшим, разводись. Насколько я знаю, вы живете в одной комнате. Так реши наконец, чего ты хочешь.

– Я уже не чувствую себя женщиной, мама. И моему терпению есть предел. Тут творится такое, о чем я не могу рассказать даже родной матери.

«Особенно матери», – подумала Фанни без сожалений и грусти: она давно уже отрешилась от Мари-Лор и от своих материнских переживаний. Встав, она подошла к окну, чтобы не видеть кровати, обоев, двери – всех этих символов супружеской жизни. Тем не менее мать и дочь питали друг к дружке чувство, близкое к восхищению: Фанни – из-за бессердечия Мари-Лор, – так относятся к кому-то, не похожему на вас самих, от рождения лишенному этого органа – сердца; Мари-Лор – как раз из-за сердечности, чувствительности, доброты Фанни – качеств, которые, по ее мнению, можно развить в себе, изучая их, как политические науки, и которые, в числе некоторых других, высоко ценились в обществе, хотя были абсолютно бесполезны для карьеры; впрочем, Мари-Лор так и не нашла ни времени, ни желания этим заняться.

– Какая красивая терраса, – рассеянно заметила Фанни, облокотившись на подоконник.

Мари-Лор бесшумно подошла к ней и вдохнула вечерний воздух сада, смешанный с ароматом духов матери, неожиданно вернувшимся к ней из детства, о котором она не любила вспоминать, хотя этот аромат – пусть он и свидетельствовал о равнодушии ко всей ее жизни – все же пробуждал в ней легкую тоску по тем годам. Даже сам Квентин Кроули был слишком мужественным – а может, и слишком боязливым, – чтобы вмешиваться в безжалостные ароматические предпочтения своей дочери-подростка. «К чему она стремится, моя матушка, – стать законодательницей моды? Ничего у нее нет – ни будущего, ни любовника!» – подумала Мари-Лор, хотя для нее это последнее слово никак не связывалось ни с любовью, ни с соблазном.

«К чему она стремится, моя дочь, в своем еще юном, совсем неранимом возрасте?» – думала, в свою очередь, Фанни, которая вдруг на какое-то мгновение почувствовала себя ответственной за эту женщину, созданную для того, чтобы наверстать упущенное и украсить любовью потерянное время.

Эти размышления прервал веселый голос. Голос Людовика, который окликнул их с террасы, где он стоял, изнывая, как школьник, от нетерпения.

* * *

В тот день у Людовика не было свидания. «Займись-ка ты хоть немного домашними делами», – буркнул ему отец. Анри очень боялся, что к ним пожалует некто вроде засохшей старой девы или скорбящей вдовы – ничего общего с «Веселым Парижем», – которая до сих пор держит в голове все перипетии той чертовой свадьбы. Но память подвела его, заставив сочинить унылую сценку, в которой воображаемый Людовик водит под ручку воображаемую увядшую даму, показывая ей террасу и гостиную, все до последнего уголка, а Мари-Лор уныло тащится за ними следом. На самом деле с приездом Фанни в доме все переменилось, и теперь Анри с удовольствием воображал эту парочку стоящей в тени главной аллеи, а своего сына – обнявшим даму за плечи. Не исключено, что через неделю он и увидит их именно в такой позиции, только без всякой Мари-Лор, – и эта перспектива привела его в раздражение. Фанни Кроули и его сын, в его парке или в его гостиной, – этот образ вызывал у него определенные мысли, какие порождает вожделение, а ревность еще и усугубляет, пусть даже все это не имеет ничего общего с реальностью.