Четыре Времени Мира. Город (СИ)

— А твой брат и вовсе идеален, — не удержалась от усмешки тень. — Что–то Зорона давно нет. Ну не убил же его Арджан в самом деле?

— Глупости какие, — Эйлин похлопала себя по карманам и убедилась, что собрана. — Но доктор действительно подзадержался. Надеюсь, Арджан не станет шутить над Зороном, как было в тот раз, помнишь?

Тень вскочила:

— Проклятье! Нет, нет, нет, только не вария!

— Да ладно! Арджан ответственный умный взрослый мужчина, он не будет так подставлять ребенка, — уверенно произнесла эйра, направляясь к выходу на нижнюю палубу.

Тень торопливо последовала за ней. Эйлин безошибочно определила каюту, из–за двери которой раздавались непривычно громкие голоса докторуса и гаркана, открыла дверь и застыла.

— Ну, что там? — тень как раз спускалась по лестнице.

— Помнишь, я говорила про ответственного и умного мужчину?

— Ну? — тень подошла ближе и тоже обозрела каюту со всем её дурнопахнущим, громкоговорящим и даже частично поющим, содержимым.

— Так вот. Можешь забыть об этом, — Эйлин сочувственно похлопала подругу по плечу, и направилась наверх, к дракону.

— Эй, а мне что с ними делать? — с отчаянием посмотрела на нее тень.

— Постарайся не дать им догромить корабль, — пожала плечами эйра и ушла, оставив тень наедине с Арджаном и Зороном.

— О–о, Кирстен! — обрадовался последний, пьянющий в доску, и потянул к тени руки. — Я ка–ак р–раз рассказывал Арджану про то–от смешной случай, когда я мыл мензурки целую неделю, а это оказались не те!

Доктор радостно рассмеялся. Кирстен стянула шляпу вовсе себе на лицо, лишь бы не видеть творящегося в каюте безобразия.

В Рассвете начинался до–олгий, долгий — предолгий день.

Глава восьмая. Свита в сборе

Он лежал на лугу за мельницей, недалеко от отчего дома.

На самом деле этот луг был совсем маленьким и частично плешивым, но при всем при этом, на нем охотно играли соседские дети, и даже вот так валялись в сероватой короткой траве, как Зорон сейчас. Правда, теперь почему–то луг стал огромен, от горизонта до горизонта, и трава на нем росла высокая и сочная, а сверху на люда смотрело яркое рассветное небо, которого не могло быть в его пригороде.

И почему доктор никогда не делал этого раньше? Не играл с детьми, сам будучи ребенком? Не бродил по лугам и лесам в компании шумных чумазых девчонок и мальчишек? Зорон помнил себя либо с книгой, либо в лаборатории отца. Даже с мертвецами в подвале ему было уютнее, чем среди сверстников. Возможно, тут еще и презрение Зорона–старшего к простолюдинам сказывалось, но все же…может он действительно упустил что–то тогда? Особенное. Важное. Безвозвратно утерянное.

Мысли текли неспешно и плавно, прям как облака над ним. Доктор провел смуглой рукой по сухой, шелковистой, длинной траве, ощущая её запах, к которому примешивались ароматы мяты и корицы. Луг ласково отозвался на касание мягкой пульсацией. Он ощущался теплым, живым, и слегка качался вниз–вверх, будто… дышал?

Дышал⁈

Рука начала проваливаться в землю, трава облепила её до локтя, и Зорона стало медленно и неотвратимо затягивать внутрь луга, тело сковало, и приятный сон обернулся кошмаром.

Док проснулся и резко вдохнул теплый, немного спертый воздух. На нем лежало нечто.

Очень большое, тяжелое, мягкое и несомненно живое не давало двигаться и дышать. Зорон попытался выбраться из захвата, но оказался слишком крепко зажат чужим телом. Правую руку все еще удерживала трава из кошмара. В голове было пусто, как в чулане, после нашествия дальних родственников. Сердце все еще взволнованно стучало после неожиданного пробуждения. Придавленному к полу доктору было жарко и невыносимо душно.

Хорошенько обдумав ситуацию, в которую попал и свои дальнейшие перспективы, доктор понял, что надо выбираться, чего бы это ему не стоило, а то так и задохнуться недолго. Пришлось временно пожертвовать чувством собственной важности. Совершая всем телом абсолютно неподобающие дворянина движения, а ля танцующий наг, доктору удалось немного высвободить таз и приподняться на левом локте, заодно и проснуться окончательно, убеждаясь, что все вокруг не сон, он точно не дома, а его рука…

Его рука накрепко застряла в спине дракона. Самая неожиданная проблема, с которой доктору приходилось сталкиваться за всю его недолгую, но насыщенную в последнее время, жизнь.

Собственно, драконов было два. Солнечный луч, деливший комнату на равные половины, открыл доктору природу его кошмара. Две увесистые туши подпирали Зорона с обеих сторон. Оба дракона были белоснежными, настолько белыми, что отсвечивали голубым в полутьме. Один развалился, вытянув лапо–крылья, и придавив доктора изогнутой шеей и головой. А другой свернулся большим таким калачиком, тыкая Зорона под ребро острым окончанием свернутого крыла. В нем люд и застрял, если можно так выразиться.