Четыре встречи

– Туточки, туточки, – послышался знакомый звон-кий голос, и, едва ли постучавшись, в купе вошла молоденькая проводница, призывая кого-то из коридора.     – Если девушка не против, – вопросительно взгля-нула она на Марину. Марина безразлично пожала плечами: ей-то что? не на смотринах. – Вот и ладушки! А то что ж молодым? В разных вагонах ехать? Успеют друг от друга набегаться! А так вместе поедут. А вы тут устраивайтесь удобненько, – по-прежнему обращалась она к кому-то в кори-доре. – Я позже зайду. Насчет билетиков, – и вышла из купе, уступив место неведомому пассажиру.

Вежливость – для незнакомых людей – лучший способ оставаться в меру приятными и противными друг другу, но увидев попутчика, Марина онемела. – Мариша? Вот так сюрприз! Ты как тут? – по-семей-ному спокойно улыбался Алексей.

– Домой еду. – Марина лихорадочно вспоминала, что лучше ей держаться подальше от тех, кто дóрог.

– Это понятно. А делала что? – разобравшись с че-моданом, он уютно расположился на своей полке, напротив нее, и купе задышало по-домашнему.

– Железяку отвозила.

– Ты ж моя хорошая! – просиял он. – А от меня чего бегаешь? Обидел чем?

– Да что, вы, Алексей! – сказать бы ему, какой он замечательный, необыкновенный, чудный! объяснить бы, что именно поэтому и не стоит ему разговаривать с нею! одним с ней воздухом дышать! Да как об этом в двух словах скажешь? А подробней нельзя, итак уже доболталась. – Просто, не надо нам...

– Вот и я говорю, не надо... – Алексей ободряюще посмотрел на спутницу. Она сидела в самом уголке, пере-пуганная и напряженная, как загнанный зверек, – ...боять-ся не надо, Мариш. Это ж я, ну?

В ответ Марина уставилась в окно и, не замечая роскошных садов, разбегающихся многоцветными волнами лугов, синего неба с высоко парящими диковинным птица-ми, наливалась стыдом, ругая себя за светскую бестолко-вость и сердечное безволие.

– Знаешь, – с невеселой полуулыбкой начал Алек-сей, – в школе, где я учился, была такая дурацкая шутка: протягивают тебе руку, "привет", мол. Ну и ты в ответ свою протягиваешь, а тот, шутник, свою, – раз, и отдернет. Ты ж так шутить не будешь?

Мрыська с трудом соображала, причем здесь эта шут-ка и что б на все это ответила хотя бы та же Твердушкина.

– А вот и я! – на сей раз без стука вошла молоденькая, примерно Марининых лет, звонкоголосая проводница,        с востренькими глазками, ярко напомаженными губами и бейджиком то ли Инны, то ли Нины. Она уселась рядом     с Алексеем, кокетливо выставив коленку, и, краем глаза отме-тив отсутствие обручального кольца у пассажира, озорно ему улыбнулась. – Ваши билетики?!

Разложив папки, Инна-Нина спрашивала у пасса-жира «как устроились», «куда едете», «не душно ли», что-то сверяла, щебетала, играла очаровательными ямочками       на щечках, – и таким задорным, напористым было ее кокетство, что даже Марина залюбовалась. Зато сама пассажирка никакого впечатления на проводницу не про-извела: невзрачненькая, ненакрашенная, волосы назад убраны, как у старухи. «Эдак всю жизнь одна прокукуешь. Хорошо, если мужичка завалященького найдешь, детей народишь, а дальше что? Тоска зеленая? Назад огля-нешься, вспомнить нечего?! Молодость, она один раз дается, и прожить ее надо, чтобы мало не показалось», –  промелькнуло в цепких глазках Инны-Нины, и быстро забрав у Мрыськи билет, с безлико-громким «кипяток в кон-це вагона, чай-кофе позже», она вышла из купе, несколько чрезмерно раскачивая бедрами.

– Мариш, ты вообще дар речи утратила? Или со мной говорить не хочешь? – Алексей скользнул взглядом по ее молчащим губам, и с легкой улыбкой «я совсем не страшный», продолжил «пытать». – А когда-то говорила. И не только... Но почему-то не позвонила. Почему? Я ждал...

– Теперь-то что?! –  выдохнула Марина.

– Теперь уже ничего. Но ты ж обещала.

– Я говорила «постараюсь», – обещать было не в ее правилах. Он просто этого не знал.

– Извини. Причуды памяти, – со всем добродушием ответил Алексей. – Как подружка твоя?

– Соня? Ты ее помнишь?

– Как видишь, – кому сказать, он долго помнил ту встречу.

Сначала сам думал – так, милая глупость, виньетка к весеннему дню, а потом по глазам, раскосым да жгучим, заскучал, звонка ждал, в уме все детали перебирал, чтоб  девчонку эту найти, но кроме того, что зовут ее Мариной,  а подругу ее Соней, и живут они, видимо, в центре, – так ничего и не вспомнил. Кофе не раз на том пяточке пил, – вдруг встретятся, вдруг почувствует, что он рядом. А пока скучал да надеялся, с Татьяной (женой) завертелось, да так лихо, что сам не заметил, как «женатиком» стал.

– Напитки! Кофе! Чай! – ломилась в дверь Инна-Нина, дребезжа столиком, уставленным стаканами.

«Да угомонишься ты?!» – досадовал Алексей на востро-глазую проводницу, и спеша внести ясность в ее планы, как можно ласковей спрашивал свою vis-a-vis:

– Что будешь, Мариш?

– Чай! – с кофе полнóчи не заснешь, а тут поскорей бы с разговорами завязать да проспать до самого Питера, чтоб на глупости времени не оставалось. Еще боль эта... Рука сама потянулась размять затылок и шею.