Четыре встречи

Марина молча кивнула. Разговаривать по-светски она не умела, а не по-светски боялась: «язык мой – враг мой». Алексей тоже с разговорами не спешил. Итак дождался, счи-тай, встретил, – что непонятного? Обычно, определять направление разговора он предоставлял самим женщинам. Так они становились раскованней, откровеннее, а случись милым беседам зайти дальше душевных излияний, – смелей предавались естественному ходу событий. Брак был частью его биографии, любовь – состоянием сознания, открытого для вдохновений и вдохновительниц. Правда, Марина в музы, как говорится, – ни складом, ни ладом. Да ведь музы – это по части божественного, а душа иногда простого, человечес-кого просит, а чего именно не сразу поймешь, вот и решил разобраться:

– Куда направляешься?

– В институт, – прохладно ответила Марина. Оно б интересно узнать, чем Алексей живет, чем дышит, но оста-ваться с женатым мужчиной вот так, в стороне от людей, как будто нарочно укрывшись в листве густых деревьев, – нехорошо это. Другое дело, если б он родственником был, дядей или кузеном, – послушала б, о чем мужчины думают, как у них мысль устроена. Но это – если бы родственником...

– А я вот женился, оброс... Как тебе?

– Главное, чтоб вам нравилось, – Марина взглянула ему прямо в глаза, и ничто не дрогнуло в ее душе. Даже странно. Видно, этот мужчина и вправду не имел ничего общего с тем драгоценным, сияющим образом, который жил в ее прошлом, наполняя душу теплом и светом.

Алексею в этом неожиданно ровном «вам» послы-шалось не столько воспитание, сколько желание дистанци-роваться, – почти осознанное, почти женское. Он внима-тельно пригляделся к Марине. Ее лицо, как и раньше, дышало естественностью, странно сочетавший прозрач-ность и насыщенность тонов, высокая фигурка, исполнен-ная гибкой силы, двигалась мягко и плавно, пестрое пла-тьишко свободно обтекало линии тела, ничего не подчер-кивая и ни на что не указывая. Девушка только вступала    в пору перемен и преображений, которая для Алексея была уже позади. Все что ему оставалось – присматриваться       к другим, разгадывая, как это получается, что чистые, вол-нующие помыслы юности неприметно теряют свое очарова-ние, свое окрыляющее вдохновение и прижимают, придав-ливают человека. Во всяком случае, с ним произошло что-то подобное.

Обреченный на счастливые детство и юность, он одно время почти стыдился своей безмятежности: ни тебе страданий, ни безответной любви, ни сложностей с родите-лями или сверстниками. Невнятными жалобами на лег-кость жизни даже друга Толяна достал. Тот однажды и вы-дал: «Родился счастливчиком, – имей мужество быть им! Наслаждайся своими садами эпикурейскими, а в чужие огороды не лезь!» Алексей подосадовал-подосадовал: что ж ему в этих садах как в клетке торчать? А потом успокоил-ся: друг-то, пожалуй, и прав. Счастливым быть – тоже сме-лость нужна, завистники и злопыхатели всегда найдутся.  Помнится, даже Эпикура почитал и согласился, что един-ственная истина – в ощущении счастья; два-три великих имени запомнил, но скоро рассудил, что с книгами осторож-нее надо быть. Одни (писатели) из своего опыта исходят, другие (читатели) – из своего, и где гарантии, что они вообще понимают друг друга? Нестыковочка получается! А вот собственное сердце всегда точно знает, чего ему хочется, – к нему и надо прислушиваться. Мысль эта была так понятна, так приятна его уму, что вдохновила на пару сентенций собственного сочинения, к тому же, вкупе с рас-суждениями о тонких материях, производила неотразимое впечатление на представительниц прекрасного пола. Охотно соглашаясь со столь интеллигентным, обая-тельным собеседником, что «мир материален до глубины души» и «люди слишком много говорят о любви, потому что боятся любить», они украдкой стирали помаду, пре-лестно приоткрывали губки, расправляли волосы и блузки и, теряя интерес к отвлеченным идеям, мечтали о торжест-ве материи. Алексей, в свою очередь, умел оценить отзыв-чивость и самоотверженность женской натуры, одарить незабываемыми ощущениями, деликатно преобразовать романтический флер в человеческую признательность и вовремя, пока не дошло до разочарованного «я-то думала,  а ты оказывается», расстаться.

...У здания института все кипело: входили, выходи-ли, спорили, смеялись. Марину кто-то окликнул, она бы-стро попрощалась со своим провожатым и растворилась    в толпе жаждущих знаний. А он направился назад, к метро.

Одни от нечего делать делят и умножают, другие вспоминают стихи, Алексей думал о знаках судьбы. К чему эта встреча? Случайность? Совпадение? К чему ему этот знак? Жена, подруги, – и так все есть. А Марина... Сейчас ровная, спокойная, а вобьет себе в голову невесть что, – разбирайся потом. Упаси бог от нервных юниц! Зачем тогда появилась? Вновь появилась! Со своими раскосыми глазами, нежными, чистыми губами, теперь, когда он женат, образумился, остепенился и не станет выскакивать из трамвая вслед за незнакомой девчонкой?  Не станет, и все! С тем и зашел в метро.

***