Четыре встречи

Вот так сидишь целыми днями, работаешь, учишь-ся, и не знаешь, что в соседних цехах творится, что за люди там работают. «Свои», – инженеры, техники, чертежники, работавшие в одном с Мариной отделе, – для нее уже родны-ми стали. В соседних отделах тоже знакомые были: то в сто-ловой пересечешься, то на субботнике... В другие здания – если случайно по бумажным делам зайдешь. Кто там чем занимается, над чем колдует, – это пусть итээровцы³ вника-ют. Они свои институты позаканчивали, в жизни опреде-лились, им и карты в руки. Марине и так дел хватает: с утра на машинке стучишь, как дятел, в обед поесть надо, в ма-газин сбегать, бабушке позвонить, потом опять за машинку. А машинка – гром! Машинка – зверь! Корпус расшатан, ка-ретка вылетает, клавиши западают. Ей бы в музее стоять, – да на чем же тогда работать? где другую такую умницу-красавицу найдешь?

Вот и приходится чинить да подкручивать. Свободная ми-нутка если и выпадает – в конспекты лезешь: готовишься, повторяешь. Студентам-вечерникам в институте спуску    не дают. С лекций домой идешь никакая, а дома – бабушка. Анна Ивановна хоть и старается молодцом держать-ся, виду не подавать, но годы свое берут. И ладно бы годы, – душа у нее молодая, светлая! Здоровье подводит, вот что! Матушка, натура утонченная, аристократичная, – все в ней против дурного да грязного восстает, болезней как огня бо-ится, от санитарии только что в истерики не впадает. А Ма-рине и спокойней от того, что сама все делает: меняет, сти-рает, убирает. Опять же с бабушкой лишний раз поболтать можно. А с утра – опять на работу... Жестковато выходит, но посмотришь на сокурсников: тоже, бедолаги, крутятся. У многих семьи, дети, с жильем сложности, – ничего, справ-ляются, а у Марины и проблем-то серьезных нет, – знай себе учись, а там и с работой устроится, и зарплата повы-ше будет, и бог даст, бабушку подлечить удастся. Так что не время уставать, – делá делать надо.

И делала, и получалось, и не потому что в Марине обнаружилось нечто выдающееся, просто сам мир, от ко-торого она ждала отвращения и возмездия за все свои несо-вершенства, оказался не так уж свиреп, принимал ее такой, как она есть, бестолковой и неидеальной. И было в этом приятии нечто столь крамольное и непозволительное, что лучше б Марине и вовсе чувства утратить, чем до таких озарений докатится. Но пугающее ощущение легкости, од-нажды осветив ей душу, прирастало все новыми всполоха-ми чудесных откровений, все настойчивей призывало по-новому полюбить мир, неожиданно великодушный и щед-рый. Марина влюблялась во все подряд: в улицы, по кото-рым ходила, в шум суеты, в немощную зелень дворов,          в свежесть утренних часов и тишину вечеров... И, – что уж было совсем непонятно, – мир отвечал ей тем же. В инсти-туте особого героизма не требовалось, разве что на лекции ходить да зачеты сдавать, – не так сложно, порой увлека-тельно. Итээровцы на работе, студенты и преподаватели    в институте, просто случайные прохожие относились к ней с такой благожелательностью, что, будь ее воля, каждому бы спасибо сказала и цветов надарила...