Четыре встречи

Да уж, погусарили ребятки будь здоров! Толян, серо-глазый, златокудрый, с цепким, изобретательным умом,   не склонный к снисхождению и оправданию человеческих (и женских) слабостей, очаровывал дерзостью и напором. Алексей, слишком эстет, чтоб быть дерзким, брал романти-чески-мягким обаянием и негромкими речами. Случалось друзьям и поиграться с женскими сердцами: чьи чары сильнее окажутся. Зачем это – и сами не знали. Так... игра. Для женщин – недобрая, а для них – игра. Друзья метнули взгляды в сторону Марины.

– Что было, то было, быльем поросло, – голос Алек-сея прозвучал глухо, почти угрожающе. – А Маришу... –    и он показал Толяну кулак.

Но тот, как будто дразня друга, не отводил взгляда от ее силуэта. Словно вырисованный опалово-лунными бли-ками, он мелькал далеко впереди, на самом берегу озера.

– Что она там? Блинчики пускает?

– Ты меня понял? – настаивал Алексей.

– Ну, точно, блинчики! – тряхнул Толян головой. – Да понял, понял! – отвел он кулак друга. – Покажем класс! – и друзья наперегонки рванули к озеру.

Как в детстве, они заполошно бегали по берегу, вы-искивая подходящие камешки, закидывали кто дальше, отчего выдержанная графичность и величественность лунного круга возмущалась, шла жемчужно-серебристой рябью, и рассыпаясь оскольчатыми отсветами, заполоняла всю поверхность озера, спеша выплеснуть на берег все свое раздражение, но тут же уходила в песок, щекоча друзьям ноги и нервы, чем только раззадоривала азарт  соперников.

– Хорошие вы ребята, – прозвучало вдруг среди хохота и плеска.

Друзья обернулись. Позади, едва заметная в тени, прислонившись к стволу огромного дерева, стояла Марина, словно уступая пространство разыгравшейся ребятне.

– Это мы-то хорошие? – взъерепенился вдруг Толян.

– Мы, мы, – спешно утихомиривал его Алексей, заметив, что Марину знобит, и спеша к ней:

– Домой, домой, домой. А то простудишься и весь отпуск проболеешь. Толян, ты с нами?

– Куда ж я денусь? – процедил тот и до самого дома держался позади Марины с Алым.

Всю дорогу она мелко вздрагивала, растирала плечи и разминала запястья, – совсем замерзла. Алый и дышал  на нее, и обнимал, и едва оказавшись дома, сразу загнал отогреваться в постель, под теплое зимнее одеяло, поста-вил чайник, вытащил банку меду, и скоро она совершен-ной барышней лежала на диване, укрытая, закутанная, напоенная медом.

***

И все-таки Марина простудилась, к счастью, не силь-но. Зато теперь оба могли сосредоточиться: он – на заказах, она – на пособии для корректоров. И если у Алексея с ра-ботой получалось легко, голова мыслила ясно, и все шло как по маслу, то Марине приходилось труднее. Как всякая женщина, она с особым трепетом относи-лась к профессионалам. И хотя физику не воспринимала, профессионала угадывала по неспешности, четкости и основательности действий, по жизни мельчайших скла-дочек на лбу и вокруг глаз. Заметив ее пристальный взгляд, Алексей не сразу, но оторвался от работы:

– Сачкуешь?

– Отдыхаю...

– Погоди-ка, сейчас... – он что-то поискал в столе, на полках, взял какой-то диск, вставил в плеер, указал      на середину дивана «сядь-ка сюда, здесь звук правильный» и нажал кнопку. И комнатку заполонила музыка, которую сам он использовал для тестирования акустики, а Ромен Роллан относил к «свежим ручьям» бетховенского твор-чества, – Десятая соната великого композитора.

И разморенную, слегка простуженную Марину понесло по волнам воображения: