Четыре встречи

Пожилой, с умным, подвижным взглядом, автор       так интересно говорил о поэзии, что Марина, заслушавшись, еле успела домой к назначенному времени, хотя Алексей и предупреждал, что готовит для нее что-то особое. Еле успела чайник поставить да переодеться в то самое, купленное   на Сонину свадьбу, платье цвета чайной розы. И Алый как раз пришел. Обычно своим ключом открывал, а тут со звон-ком, важно так. ...Он словно впервые увидел Марину. В желтовато-розовой шелковистой нежности, в мерцании плавных изги-бов и жестов, она показалась ему разгадкой всех их встреч, ответом на вопросы о времени и вечности, и вечность эта, эта молодость, улыбалась ему за спину, немного смущен-ная собственным великолепием:

– Толя? Привет, – бережно принимала она огромный, весь в лентах и бантах, тяжелый букет. – Что за торжест-венность, Алеш? праздник какой? У меня из "поесть" по нулям, – шепнула Марина Алому.

– Все с собой. Мы пока в комнате похозяйничаем,    а ты, – кивнул он на кухню, – с цветами разберись.

Алый хозяйничал по-домашнему спокойно и уверен-но. Сдвинул несколько ящиков, устроил из них «типа стол» и устроился на матрасике. Толян удивленно и с интересом оглядывался. Он ожидал встретить тут бедность, но не пол-ное отсутствие мебели, техники, радио и телевизора, – того элементарного, что составляет жилую начинку любого обиталища:

– Ну и пещера... Как ты это терпишь? – (Тот лишь руками развел.) – Ну, теперь хоть музыка будет! – довольно открыл Толян сумку. – Я тут кое-что принес, в подарок как бы, – и вытащил небольшую магнитолку и несколько дисков.

Скоро Марина, разобравшись с многоцветным, пышным букетом и услышав приглушенную музыку, при-хватив живой волнующийся шатер из цветочных головок, тихонько приоткрыла дверь в комнату, где два существа другой, «не ее» галактики, два мужчины разговаривали    на удивительном, неземном языке «вольтов» и «ампер». Может, женское общество и облагораживает муж-чин, но в чисто мужском обществе – свой шарм, свое, осо-бое благородство, недоступное женщинам по определению,  и потому столь привлекательное для них. Так, во всяком случае, ощущала Марина и как можно неслышнее опуска-ла ведрышко с букетом прямо на пол.

– Манон, ты что там? – заметил Толян притихшую хозяйку.

– Садись-ка, – усадил ее Алый на матрасик между собой и «дрýжкой». Никогда еще она не казалась ему столь юной, жизнеобильной, желанной.

– Тут дело такое... серьезное, можно сказать, дело, – важно откашлявшись и помолчав для значительности, начал Толян. – Я в обрядах не спец. Про товар и купца      не умею. Короче, Леха хоть и не первой свежести...

– Ну, спасибо! – в шутку обиделся Алый.

– Что есть, то есть, – развел руками дружка. – Зато   с жизненным опытом. Зарабатывает опять же, – продолжил Толян и перевел внимательный цепкий взгляд на Марину. На темно-красном покрывале в нежно поблескивающем платье она казалась ему слишком хрупкой, слишком уязви-мой для Лехи, слишком беззащитной рядом с ним. – А все в холостяках ходит, – закончил он вдруг таким глубоким волнующим баритоном, что Марина, вздрогнув, прижалась к Алому.

– Ну что, невеста, согласна? – приобнял ее тот.

– С чем? – потерялась Марина.

– С тем, что невеста? Верная и любящая? Теперь по-настоящему?

– А раньше, не по-настоящему было? – в ее глазах мелькнула тревога.

– И раньше по-настоящему, – не сразу ответил Алый. Только сейчас он, кажется, ощутил всю глубину своего чувства, пожалуй, более утвердившегося в его душе, чем это нужно для простой помолвки, но, испугавшись соб-ственных ощущений, быстро оправился. – Но теперь почти официально. При свидетелях! Помолвка как бы!

– Я вон даже подарок принес. Вам обоим, – указал Толян на магнитолу в углу комнаты. – Подарок принес, а ра-дости не вижу. И самому невесело. Ну, со мной понятно, как-никак друга пропиваю. Да и тебя, – обратился Толян    к Марине, и разлив по бокалам вино, взяв свой, спокойно, как у себя дома, прилег на локоть свободной руки, и продол-жил, не спуская глаз с Марины. – И горько мне. Ох, горько! – и вдруг подмигнул.

Марина, как ошпаренная, подскочила на месте и буквально вдавилась в Алексея, прячась от Толиных глаз и силы традиций:

– Не свадьба же!

– А с каких пор нам повод нужен? – погладил Алый ее руку. Всю дорогу он представлял, как она обрадуется этой помолвке, счастливая, ласковая, благодарная. И вдруг  дерганья, нервные интонации! Кому как не ему знать: уж если женщина жаждет любви, скрывать этого не будет!  Вон Татьяна! жаждала так жаждала! весь город знал, весь зал любовался! А Марина? Ну как ей объяснить, что муж-ское самолюбие – дело обычное, ну хочется иногда, чтоб весь мир видел, как ты любим и желанен! Эгоизм? Разве чуть-чуть, вполне допустимо, вполне понятно. Ему ли      не знать, не восхищаться полнотой и накалом Марининой любви! О! Он первый и единственный посвящен в эту тайну! И никаких вторых, третьих – единственный! И готов служить этой тайне как жрец, как избранный. Но жрецу Богиня нужна! чтобы все глаза на нее, а Марина... – Мариш, скажи что-нибудь... – почти расстроился Алый.