Четыре Жрицы (СИ)

В день праздника меня отпустили к реке. Окунуться в неё с головой, умыть лицо, охладить разгорячённую кожу — я была так счастлива сделать это, что и погибать было уже не так жаль. Я не видела, но уверена, что купалась на глазах у всего племени: я часто оказывалась в ситуациях, которыми могла бы воспользоваться для побега, но вряд ли они представляли мне их без подстраховки. Я вновь надела обрывки своей следопытской брони и меня встретили двое метателей топоров. Они не говорили со мной и в тишине мы побрели к месту проведения обряда. На собравшихся были маски, а в руках жрецов и Малакрасса — короткие ритуальные ножи. Зул’джин повелел мне лечь на каменный алтарь, в котором были вырезаны тонкие каналы — для крови. Я послушалась, легла и расслабилась, глядя в глаза вождю, который пристально за мной наблюдал, и вдыхая до этого неведанные ароматы благовоний. Заиграла музыка. Жрецы принялись делать надрезы в разных частях моего тела. Было больно, но я старалась держаться достойно. Моя кровь уже окрасила в красный каменные каналы, а боль сменилась слабостью. Я закрыла глаза, а когда открыла вновь, увидела, что Зул’джин поднял руку вверх. Он сжал ладонями мои порезанные запястья и залечил на них раны, а после — все остальные. Я смутно помню, что было в этот момент, но он дал мне кубок и приказал пить. Это было моджо, но тогда я этого не понимала; просто пила, а силы наполняли меня вновь.

— Ритуал нельзя прерывать, — Зул’джин обратился к племени, замершему в оцепенении, а после его приближённые вывели из хижины Саранателя и Кипранира. Во мне было мало сил, но я была счастлива вновь увидеть своих бывших соратников при таких условиях. — Узнаёшь ребят?

— Не верю, что эти живодёры добровольно пошли на жертвоприношение во славу Хаккара.

— А мы заставим их захотеть.

— Если я подчиню разум одного из них, это будет считаться за добрую волю? — я сидела на земле возле Зул’джина, и меня переполняла радость, удивление, что я вообще жива, и эйфория от выпитого моджо, да настолько, что я решила вмешаться в ход такого важного ритуала. — Может, пока жрецы будут надрезать им руки и ноги, Саранатель и Кипранир вырежут сами себе сердце?

— Малакрасс так и сделает, — он присел передо мной и положил руку на плечо, — а ты отдыхай, Атал’Амани, — так у них назывались те самые добровольцы, и после этого дня если кто в племени обращался ко мне, то именно так. Моего прежнего имени никто так и не узнал, да и к чёрту его.

В итоге Зул’джин смог мне поверить. Моя магия служила ему в боях, мне удалось унести множество жизней своих прежних «союзников», я бывала не раз ранена ими, но вождь понимал, что то, что видел он, не видели его соплеменники, потому он приказал изготовить для меня нити с бусами, которые я могла носить на местах ранений. После удачной охоты, я проводила руками, испачканными в крови эльфов, по волосам, делая их красными, как у Амани, и я так же, как и они, украшала себя костями поверженных врагов, и мне даже разрешили нанести на лицо краску, добавляя по элементу за каждое сражение бок о бок с ними. Я выбрала зелёную, и со временем знаков стало так много, что моя кожа едва ли отличалась от кожи троллей. Видела бы ты меня сейчас, возможно, не узнала бы».

Вол’джин оторвался от чтения и обратил задумчивый взгляд на сидевшую напротив Баталию.

— Что с ней было, когда пленили Зул’джина? На ней, наверное, Амани выместили гнев и начали считать предательницей.

Эльфийка знала, что ответить, но колебалась. Она собиралась поведать Вол’джину то, за что её могли бы бросить в тюрьму на многие века, окажись он не тем, кому можно доверить подобную информацию.

— В день, когда его пленили, весть разнеслась молниеносно, в том числе и до моей деревни Лёгкий Ветерок. И стоило мне об этом услышать, как Атал’Амани в очередной раз использовала на мне Внутреннее зрение. Я вышла из дома и побрела в сторону Рассветного Дозора, пока не почувствовала, что она больше не смотрит моими глазами. Мне и самой стало интересно, что она пыталась высмотреть, и я выбирала те же цели, что и она, пока не увидела за спинами эльфов его, вождя Амани. Он был прикован к земле, а из его пустой глазницы по лицу рекой лилась кровь. Я слышала от Атал’Амани про то, как пытали троллей, но до этого я никогда ничего подобного не видела. Так или иначе, в тот же день до нас дошла новая весть — Зул’джин отрезал себе руку, за которую его приковали, и сбежал, когда за ним пришла подмога. Очевидно, что она сделала немалый вклад, чтобы он спасся.

— И ты тоже. Это довольно серьёзное признание, — Вол’джин был ошеломлён услышанным.