Четырнадцать красных избушек

Хоз. Ты написал ясно: загадки нету. Пора отсылать, утро наступило.

Вершков. Подпиши. А я дай за секретаря.

Подписывают. Запечатывают конверт. Входит районный старичок – с деловой сумкой и с запасом свернутых знамен, сделанных из кумача и рогожи.

Районный старичок. Здравствуйте! Тушите лампу, чего вы здесь сидите!.. Я из райцентра пеший пришел, за соревнованьем гляжу!

Районный старичок берет из угла горницы красное знамя, свертывает его, берет к себе, а из своего запаса выделяет рогожное знамя и ставит его взамен.

Вершков. Ты за что нас обижаешь?

Районный старичок. Не заслужили, значит. Обыкновенное дело! (Уходит.)

Хоз. Боюсь, Суенита Ивановна раздражаться будет…

Вершков. Это ничто… Надобно, Иван Федорович, что-нибудь народу дать, он не евши плачет, лежит на земле.

Хоз. Я не слышу.

Вершков. Тут не слушать надо, а думать. Ну, послушай!

Растворяет окно правления.

Слышна ругань мужчин и женщин – и редкий, отдаленный плач детей, мирный по своим звукам.

Хоз. Они не плачут, они ссорятся.

Вершков. Они друг друга грызут, это хуже слез. Народ от голода никогда не плачет, он впивается сам в себя и помирает от злобы.

Хоз. Закрой окно. Сколько дней Суениты Ивановны нету?

Вершков(закрывает окно). Девятые сутки ушли.

Хоз. А ты разве не хочешь есть?

Вершков. Нет. Я живу от сознания, разве у нас от пищи проживешь?

Хоз. Пойди позови ко мне Ксюшу!

Вершков. Пользы не будет… Но сходить можно. (Уходит.)

Хоз(один). Боже мой, жизнь, в чем твое утешение?.. Надо отчетность в райземотдел кончать…

Приходит Ксения.

Ксения. Я и сама бы пришла, я проснулась уже. (Дует в лампу и тушит ее. За окном стоит ранний солнечный день.) Давай наряд на задание.

Хоз. Ксюша! У тебя сердце болит – пусть оно отдохнет.

Ксения. Это еще что такое за новости такие. А вдруг да ГПУ ребенка моего догонит, а я здесь, значит, лодырничала? Вот так симпатично будет!

Хоз. Ксения, принеси мне чего-нибудь химического, я ослабел.

Ксения(укрощаясь). Ну сейчас. А молочка не хочешь? У меня в грудях скопилось, все равно выдавливать на землю буду. Женское молоко полезно.

Хоз. Ну ступай, подои сама себя, принеси в бутылочке. А химию тоже не забудь!

Ксения. Ладно уж. Без порошков ты жить не можешь!

Хоз. Умру.

Ксения уходит.

Я чувствую тепло человека в этой стране… Отчет в райзо закончен, слава богу. Книги писал, а никогда так не радовался. (Расписывается с размахом.) Хорошо!

Брань, крики женщин и плач детей слышатся сквозь закрытое окно.

Быстро входит Вершков, за ним Берданщик с ружьем.

Вершков. Слышишь, как бормочут? Тебе надо, Иван Федорович, теперь на Берданщика опереться, у него ружье, он районной властью утвержден!

Берданщик. Это зря: ни к чему! Народ только между собой будет злиться, это всегда так, а посторонних он никого не тронет.

Хоз. Ты, Филька, классовый враг! Народ надо кормить.

Берданщик. Вот верно сказал! Мы, старики, все знаем!

Вершков. А чем ты накормишь его? – только политически! Лозунг выпустишь из ума!

Хоз. Берданщик, возьми его под арест! Ты видишь – кулак проявляется!

Берданщик. Я вижу. Твое руководство работает хорошо.

Хоз. Отведи его в наш тюремный кузов, какой Антошка сделал!

Берданщик. Отведу. А народ кормить ты не раздумал?

Хоз. Нет. Исполняй свою службу!

Берданщик. Сейчас. Иль ты обиделся? (Выталкивает прикладом Вершкова вон.) Иди прочь, двоякий человек! (Уходят оба.)

Прибегает Ксения с бутылочкой молока.

Ксения. Дедушка Иван! Чего-то у нас там делается такое! Все орут, томятся, друг друга раздражают!

Хоз(беря у Ксении бутылочку). Твое молочко-то?

Ксения. Мое. Из груди своей тебе нацедила, да не поспела всю бутылку налить – мужики так и рвут из рук, лопать хотят. Сначала облатки проглоти! (Дает Хозу порошки в облатках.)

Хоз. Сколько у нас детей в колхозе – без твоего с Суенитой?

Ксения. Обожди… (Считает шепотом.) Семеро!.. Двоих схоронили – пятеро!

Хоз. А много у тебя молока в груди еще осталось?

Ксения. И старого и малого накормлю – и в резервный фонд останется!