Чезар

— Вы сами кричали об этом: как вас зажали, как вы отстреливались всю ночь, как потом мёртвых вытаскивали. Вы же знаете, что этот кошмар повторится.

— Спасибо, доктор Лис, — я дёрнул шнурок слишком сильно, порвал и принялся завязывать снова. — Попал в самую в точку. Напишешь об этом в своей диссертации, хотя нет, ты же историк, а не психиатр. Ну, ничего, в интернете напишешь. У мена даже диагноз есть — посттравматическое стрессовое расстройство. Думаю, его всем подряд ставят, чтобы отчитаться о количестве излеченных, только это не лечится. Прошло 19 лет, а у меня до сих пор взрывы в голове, от которых череп раскалывается. Но с этим, Елисей, ничего не поделаешь. Может быть, я рвусь на фронт, потому что болен. Правильно это или нет, но я не могу этого изменить.

Я встал рывком, примерился к рюкзаку, чтобы закинуть его на плечо, но в глазах у меня потемнело, и я непроизвольно сел на пол, привалившись к стене.

— Сейчас… Дыхание переведу… — проговорил я губами.

Сердце неприятно билось в районе носа, наполняя его стальным запахом крови.

— Куда вы собрались? — раздражённо сказал Лис. — Вы даже до дороги не доберётесь.

— Так пошли со мной, поможешь.

— Я вас не дотащу. Вам надо прийти в себя. Вы больны.

Я не знал, что ответить. Я действительно был не в форме: наверное, подскочило давление, что бывает с похмелья. Но провести здесь ещё несколько дней, оправдываться перед Ронисом, встречаться взглядом с Кэрол, видеть укоризненную тень Тогжана — нет, уж лучше выбраться с острова и отлежаться где-нибудь на берегу. У меня есть спальник. В одиночестве я восстановлюсь быстрее.

— Лис, я всё равно пойду, — сказал я, выживая время для решительного рывка.

Давай, Шелехов, встань и иди, чёрт возьми!

— Я бы мог вам помочь справиться с этой болезнью, — услышал я голос Лиса.

— Не думаю, что мне можно помочь.

— Я могу, — упрямо повторил он. — Просто способ вам не понравится.

— Что за способ? — спросил я, лениво поглядев на него. Он сидел против окна и тонул в молочном облаке света.

— Умереть.

— Умереть? Умереть мы всегда успеем.

— Не всегда. В этом парадокс природы: мы всю жизнь боимся смерти, хотя она даёт ответы на вопросы, которые мучают нас при жизни. И обычно, когда мы их получаем, уже поздно. Я знаю, о чём говорю.

Я вспомнил про околосмертный опыт Лиса.

— И что ты мне предлагаешь? Пережить клиническую смерть?

— Почти, — кивнул он. — Не совсем настоящую: это как глубокая медитация, при которой дыхание практически останавливается и тело на нескольку секунд попадает в состояние, близкое к смерти. Разум в этот момент как бы отпускает ваше сознание, и вы воспринимаете вещи, которые не можете увидеть сейчас, потому что заражены мыслями о месте, о времени, о самом себе, своих планах, обязательствах, желаниях.

— И это, по-твоему, поможет?

— Это вас очень изменит. Может быть, вам не совсем понравится то, что вы увидите, зато вы получите возможность исправить это. Люди думают, что важна их жизнь, но важнее их смерть и та горстка золы, что останется после.

Я улыбнулся самому себе:

— При чём тут вообще смерть? Лис, ты нормальный парень, но веришь во всякую ерунду. Смерть — это всегда грязь. Ты когда-нибудь видел трупы? Ты видели их гримасы? Цвет кожи? Ты знаешь, что они испражняются? А представляешь запах?

— Представляю. Это то, что остаётся от человека здесь, но самого человека в этот момент уже нет. Смерть даёт возможность увидеть мир, где нет грязи, точнее, где она имеет другое значение. Сложно описать словами, лучше попробовать.

— Нет, я пас. Я и так одной ногой в могиле, так что не буду подыгрывать старухе с косой. Пусть ещё побегает.

— Бояться естественно.

— Я боюсь? Может быть. Но ты сам себе противоречишь. То ты говоришь, что моё желание ехать на фронт самоубийственно, то обвиняешь в трусости.

— Я не обвиняю в трусости. Вы рвётесь на фронт не ради смерти, а потому что живёте в иллюзии, будто она обойдёт вас стороной. Вы едете за славой, за прощением, за одобрением Рыкованова. Вы едете, чтобы сбежать от себя. В смерти нет ни геройства, ни трагедии, но ваш страх придаёт ей ореол святости, поэтому вы стремитесь туда, чтобы причаститься. Война — это ваша религия, ваш путь к спасению. Только он не облегчит страданий. Вы будете передавать их из поколения в поколение: сломанные люди рожают сломанных людей, и те начинают новые бессмысленные войны. И есть только один способ вырваться из этого круга: узнать, что такое смерть на самом деле. Но это очень страшно.

— Я думаю, ты преувеличиваешь. Большинство людей не боится смерти ежедневно и не делает из неё культа, да и вообще мало думает о ней. В Аргуне я боялся только первые дни, потом привык. Просто отключаешь страх и всё, как сервисную программу. Ты просто знаешь, что нужно делать, чтобы выжить, а в остальном полагаешься на везение. Видишь, я везучий.