Чилийский поэт

– Понятно, выдумка, ведь это поэзия, – согласилась Карла. – Мне безразлично, если тебя вдохновили родинки твоей бывшей или кого-то еще. А стихотворение великое, и точка. Я запомню его навсегда, оно лучшее среди всех твоих работ. Спасибо.

– За что?

– За то, что поделился со мной своей книгой, – ответила Карла. – Во всяком случае, последние стихи мне нравятся гораздо больше. Как называется сборник?

– Я пока не решил.

– Назови его «Камасутрой», как это стихотворение. Подходит гениально.

Гонсало счел себя худшим из мошенников, королем подонков. Он заперся в маленькой комнате, чтобы спрятать книги с украденными стихами, а потом рассовал их в ванной среди старых игрушек, за сломанным пылесосом, решив никогда больше к ним не притрагиваться. Конечно, маловероятно, что Карла его разоблачит, однако Гонсало хотел перестраховаться. «Но если не знаешь названий деревьев, ты их придумываешь», – вспомнил он в мрачном настроении той ночью, проворно лаская промежность Карлы.

Гонсало начал посещать Парк Воспоминаний каждый день, иногда мимоходом или в обеденный перерыв. Первые несколько дней он ограничивался краткими заметками, а потом решил сочинять поэзию тут же, на месте, что придавало его стихам реальность, которая прежде в них отсутствовала. Парк по-прежнему казался ему отвратительным, но в то же время его привлекала постоянная и подчас убедительная иллюзия беззаботности, обманчивого спокойствия, которое вроде бы уменьшало таинство и скрывало скорбь.

Во время прогулок Гонсало пытался вобрать в себя, понять, расчленить пейзаж, разглядывая кувшинки в пруду. Он сворачивал на боковые тропинки среди эвкалиптов, любуясь изысканными клумбами, разделенными коваными решетками, которые неудачно ограничивали эксклюзивные участки земли с бетонными скамьями. Все здесь было предназначено для удобства скорбящих из приличного общества, дабы те могли комфортно почтить память своих усопших. Имелись и удобные доступы к автомобильным стоянкам, позволявшие посетителям поскорее покинуть это место.

Гонсало даже не останавливался, чтобы взглянуть на могилу Проходимца; его целью было наблюдение за людьми. Он почтительно присутствовал на чужих похоронах, но больше всего его интересовали краткие визиты одиночек. Почти всегда это были конторские служащие, которые пользовались обеденным перерывом, чтобы выскочить на полчасика из офиса и посидеть перед могилой, бормоча что-то или молясь. Некоторые родственники извлекали на свет божий пластиковые контейнеры и быстро поглощали увядшие салаты из зеленой фасоли, пресные блюда из риса с яйцами или безвкусную лапшу с соусом. Случалось, Гонсало заводил беседу с охранниками или курил сигару рядом с офисами под приглушенные звуки бездушной музыки «Битлз», «Саймон энд Гарфанкел», «Бэнглз» или «Рэйдиохед» в ритме босса-новы. Пару раз, по воскресеньям, он ходил в парк с Карлой и Висенте, и тогда она много фотографировала, особенно деревья, а мальчик разглядывал все подряд с ненасытным любопытством.

Всего за несколько месяцев Гонсало собрал стихотворения для будущей книги, которую после долгих раздумий решил назвать незатейливо – «Парк Воспоминаний». Чтобы смягчить обман, для начала он отправил рукопись в «Пуэнте-де-Мадера», где вежливо, но немедленно отвергли стихи, поэтому он сразу же послал их другим издателям. Одни отклонили предложение, а другие вообще не удосужились дать ответ. Когда он уже готов был смириться с полным провалом, редактор «Эдисьонес Порке Си» прислал Гонсало длинное письмо, полное вычурных восхвалений и орфографических ошибок. Он выражал готовность выпустить книгу при условии, что Гонсало оплатит сорок процентов тиража. Отнюдь не идеальное предложение, конечно, тем не менее автор почувствовал себя счастливым. Тираж составил бы всего двести экземпляров и миновал бы книжные магазины, но для Гонсало это почти не имело значения, ведь ему так не терпелось подержать в руках свою первую книгу. Он не стал подписывать ее псевдонимом Гонсало Песоа, казавшимся теперь каким-то детским, а также двумя своими фамилиями, как он поступал в научных статьях, но выбрал новый псевдоним – Рохелио Гонсалес (похоже на Гонсало Рохаса). Карла несколько раз прочла черновик и даже исправила ряд ошибок (несмотря на свою тщательную академическую подготовку, Гонсало считал, например, что «напористый» и «испытанный» – синонимы и что существительное «дисгрессия» – вполне ходовое). Карле сборник показался недурным, хотя ей понравились всего четыре стихотворения, и только одно из всех она назвала по-настоящему прекрасным. Разумеется, Карлу огорчило отсутствие тех запомнившихся ей произведений, но Гонсало объяснил, что они войдут в другой, пока незавершенный проект.