Чиновник для особых поручений

Сталин замолчал и окинул взглядом стоящих над гробом товарищей. Лица у всех были скорбными, но в глазах каждого едва заметно теплилось свое. У Каменева – взгляд обманутого ребенка. Как же так, все так хорошо начиналось, и вдруг?

– Нет ничего выше, – глуховато продолжал Сосо. – чем звание члена партии, основателем и руководителем которой являлся товарищ Ленин. Не всякому дано быть членом такой партии. Не всякому дано выдержать все невзгоды и бури, связанные с членством в такой партии.

Не переставая говорить, он мысленно просчитывал, от кого и что можно ожидать. Муранов спокоен, он все понимает. Этот мешать не будет. Свердлов смотрит настороженно – непрост, очень непрост, но в принципе предсказуем. Пятаков? Вот Георгий в этой толпе, пожалуй, самый ненадежный. Хоть и ругал его Ленин за склонность все администрировать, но он честолюбив. Причем самое плохое, что скрыто честолюбив. От этого стоит ждать сюрпризов.

– Уходя от нас, товарищ Ленин завещал нам держать высоко и хранить в чистоте великое звание члена партии большевиков. Клянемся тебе, товарищ Ленин, что мы с честью выполним эту твою заповедь!

Сталин замолчал и взмахнул рукой. Подхваченный руками гроб качнулся и медленно поплыл к распахнутому зеву выкопанной могилы. Крупская, прижав судорожно сжатый платочек к глазам, молча шагнула следом. Поцелуй в холодный лоб – и, нарушая тишину, звонко застучали молотки, забивавшие крышку. Наскоро собранный оркестр нестройно заиграл «Интернационал». И, заглушая его, почетный караул загрохотал салютом из винтовок.

Гроб с телом учителя стал медленно опускаться в могилу. Сосо первым шагнул вперед, зачерпнул ладонью горсть влажной земли и, силясь проглотить застрявший в горле комок, бросил на крышку гроба. Он любил Ильича, преклонялся перед его светлым, холодным умом. Вторым бросил землю Георгий Пятаков, остро блеснули в свете пасмурного весеннего дня стекла очков.

Эмоции еще бушевали в груди, но, независимо от этого, сразу включился по-змеиному холодный разум Сталина. Именно это сочетание свободного от эмоций аналитического ума с чутьем, которому позавидовал бы дикий зверь, и сделало его великим политиком, перед которым, истово его ненавидя, преклонялись даже такие политические величины, как Черчилль и Рузвельт.

…Первым ощущением после пробуждения было то, что он лежит в лодке, мягко качавшейся на волне. Пахло мятой, ромашкой и знакомым с детства запахом аниса. Стас отчетливо вспомнил, как бабушка поила его «каплями датского короля» и, улыбаясь, рассказывала об отважном королевиче, прекрасной принцессе и волшебном эликсире любви.

Качка утихла, и Стас разлепил ресницы. Перед глазами плыл зыбкий туман, и возникшее в нем расплывчатое пятно никак не желало фокусироваться.

– По-моему, он очнулся, – как сквозь толстый слой ваты, донесся чей-то знакомый голос.

Стас напряг глаза – пятно посопротивлялось для приличия и стало Всеволодом Исаевым.

– Нет, ты посмотри! – воскликнул Исаев, пристально вглядываясь в Стаса. – Точно очнулся! Черт возьми! Наташа!

– Не ори, – хотел сказать опер, каждый звук отдавался в голове, как в пустой часовне, но из горла вырвался какой-то непонятный звук – то ли сип, то ли хрип… Он закашлялся, содрогаясь всем телом.

– Попей. – Мягкая теплая рука легла на лоб. – И не говори ничего, тебе нельзя еще разговаривать.

«Наташа», – всплыло в памяти.

– Ну и напугал же ты нас, брат! – возбужденно говорил Исаев. – Я уж, грешным делом, подумал, все! Не отмахаешься от безносой!

В губы ткнулся холодный носик детской кружечки, кисловатая жидкость приятно смочила шершавый язык, освежила рот, потекла по пищеводу.

– Что? – хрипло прошептал он.

– Молчи, тебе нельзя. – Всеволод подмигнул, опасливо оглянувшись на отошедшую Наташу, спросил шепотом: – Ты хоть что-нибудь помнишь?

Сизов напряг память. Всплыло озабоченное лицо Сталина в белом докторском халате. Держа Стаса за запястье, он смотрел на часы, серьезно покачивая головой. Нет, это, похоже, все-таки бред. Как и разъяренное лицо Столыпина и какие-то непонятные вопли…

– Нет, – произнес опер едва слышно. – Ничего не помню. А что со мной случилось?

– У тебя…

– Хватит, Всеволод! – неслышно возникнув рядом, строгим голосом остановила его Наташа. – Ты не видишь, что ли? Он же чуть живой…

– Неправда… – хотел возразить Стас, но мягкая лапа сна легла на веки, и он снова отключился.

Наташа, не говоря ни слова, сделала страшные глаза и энергично махнула рукой, недвусмысленно приказывая Исаеву убираться. Тот с виноватым лицом поднялся и тихо пошел к выходу.

– Что? – спросил его сидевший в гостиной Столыпин. – Что?!

– Жив, – быстро сказал Всеволод, поняв, какую подоплеку имеет вопрос. – Очнулся.

– Слава Богу! – размашисто перекрестился Петр Аркадьевич. – Вы когда этих мордоворотов отсюда уберете?