Чиновник для особых поручений

Вот, поспрошали, указали место. Вроде все, можно расслабиться, ан не тут-то было! На самом деле все только начинается. Камерные «испытки» построены по принципу психологического «маятника», расшатывания психики, дергания ее туда-сюда. Все вроде спокойны, и вдруг слово, два, и конфликтная ситуация. Новенький снова нервы в кулак, зубы наружу. Так, можно его пока оставить. Но едва вновь прибывший успокоился, все начинается снова, пока главный арбитр, пахан, не скажет «ша!». Проверка закончена, испытуемый выдержал экзамен. Или не выдержал, и тогда – «добро пожаловать под шконку»[11]. Или к параше, тут уж, как повезет.

Все это Стас знал, конечно. Но, как уже говорилось, теоретически. Теперь ему предстояло это познать на практике. Потому, когда к нему подсели двое хмурых мужиков, удивления у него это не вызвало – все идет согласно протоколу.

– Че, фраерок, в стирки перекинемся? – спросил худощавый блондин в черной косоворотке.

– Поставить есть что, – ухмыльнулся второй, патлатый, как семинарист. – Вон костюмчик какой. Барин, небось.

– Не могу, – серьезно ответил Стас. – Матушка не велела.

Урки переглянулись.

– Матушка, конечно, дело святое, – хмыкнул первый. – Да не весь же век мамкиным умом жить. Если костюмчика жаль, давай на просто так сыграем.

«Ну надо же, – удивился про себя опер, – столько лет прошло, а примочки зоновские не стареют».

Знал он, в чем тут фокус. Новички на эту шутку покупаются пачками. Думая, что ничем не рискуют, они и не подозревают, что играть на «просто так» – это играть на собственную задницу. И поскольку выиграть у камерных «катал» невозможно, исход очевиден для всех, кроме новичков.

– На просто так тем более не играю.

– А че так? Поди, уже проиграл? – с ехидной ухмылкой подколол блондин.

А вот этого спускать нельзя. Опер встал со шконки и молча врезал шутнику в челюсть. Не ожидавший этого блондин рухнул на пол как подкошенный. Стас резко развернулся ко второму, но самую малость опоздал. В глазах вспыхнул сноп искр, камера крутанулась перед глазами, и он повалился рядом с мычащим блондином. Рефлексы – великое дело. Уже на границе гаснущего сознания Стас успел сгруппироваться. Почувствовав пинок по коленям, закрывающим живот, он распрямился, словно сжатая пружина, и выбросил ноги навстречу. Под пятками что-то мерзко хрустнуло, и патлатый с воем завалился набок.

В глазах все еще плавал красноватый туман, но Стас держался усилием воли, понимая, что свалиться сейчас в обморок – роскошь не по карману. Свалишься – добьют в два счета, если не хуже того. Однако больше желающих не было. На него со всех сторон смотрели – кто безразлично, кто с довольной улыбкой, но ни один из сидельцев не попытался вмешаться.

– Силен махаться, Чалдон, – усмехнулся сидящий за столом урка. – Бурсака срубить, это ж суметь надо. Присаживайся к столу, поговорим.

Стас тяжело плюхнулся на лавку.

– Ты, я смотрю, на расправу скор, обид не спускаешь. Это правильно. Себя здесь сразу ставить надо. Ты думаешь, мы тут сидим?

– А что же еще? – удивился опер.

– Мы тут жизнь свою живем. А жизнь не тетрадка, листок не вырвешь и заново не перепишешь. Понял?

– Понял.

– Ты, я смотрю, духовитый. Держись за меня, не пропадешь. Зовут меня Барон, слыхал?

– Не приходилось.

– Ну да, откуда тебе? Фраер чистой воды, как слеза, взяли от сохи на время, – ухмыльнулся Барон. – Ничего, обтешешься.

Он наклонился вперед.

– По киче мулька прошла, что залетел мазевый лох по мокрухе.

– Почему именно лох? – насторожился Стас, понимающий это слово в контексте «лихих девяностых».

– Ну, ты же не блатной, нашими дорожками не ходил, – пояснил Барон. – Но, как я погляжу, ты вполне на честного фраера канаешь.

– Ну, спасибо тебе на добром слове.

– Не на чем, – осклабился уркан. – Все люди – братья, а есть такие братья, что как сестры.

«Угу, – хмыкнул про себя Стас. – Вот это уже до боли знакомо. Сейчас в душу потрахается немного, а потом свой интерес прогонять начнет. Послушаем, конечно. Может, тут и мой интерес есть?»

Незадачливые картежники, потихоньку приходя в себя, оценили перемену в диспозиции правильно. И «под сурдинку» расползлись по нарам, не привлекая к себе внимания.

А Барон меж тем разливался соловьем, толкуя оперу про то, какие суки эти легавые, про то, что верить им ни на грош нельзя. А доверять можно только честным ворам, но и то не всем, а с оглядкой.

«Нет, он меня точно за полного лоха держит. Видать, просто в „хате” серьезных жуликов нет, вот он и дует мне в уши этот сквозняк».

– Сидишь, слушаешь, а сам думаешь – и чего мне этот фармазон фуфло в ухо пихает? – неожиданно прервав повествование, вдруг спросил Барон, цепко глядя на собеседника.

– Ну, сам-то как думаешь? – вопросом на вопрос ответил Стас. – Я, конечно, по тюрьмам не скитался. Но ты уж прости, я этих разговоров еще в детстве наслушался – во! – Он чиркнул себя ребром ладони по горлу. – Я вижу, что ты ко мне серьезный разговор имеешь, но с кондачка не лезешь, потому что осторожный.

– Жизнь обучила, – хмыкнул Барон.