Чёрч

— Мой отец меня бил, — прошептала она, заглянув в его голубые глаза. Он не отводил от нее взгляда и по-прежнему держал в ладонях ее лицо. — Сначала легкие шлепки то тут, то там. Затем он стал бить меня наотмашь. А потом пошло-поехало. Он избивал меня по любой причине. Вообще без причины. Иногда бил просто так. Бывало так, что ставил меня на пол и пинал ногой. Однажды избил ремнем. В другой раз своим ботинком.

— И что же из этого тебе нравилось больше всего? — хриплым голосом спросил Чёрч.

Эмма практически почувствовала мелькнувшее в его голосе возбуждение.

«Откуда ему известно, что мне это нравилось? Откуда он так хорошоменя знает?»

— Руки. Когда он делал это своими руками, — ответила она.

— Когда ты поняла, что тебе это нравится?

Эмма прикусила нижнюю губу, отчаянно желая сменить тему. Спрятаться. Но она не могла пошевелиться, и Чёрч её не отпускал. К тому же она уже так далеко зашла, у нее не осталось выбора.

— Другие — хрипло выдавила, наконец, она. — Муж номер два. Потом её бойфренд. Они меня... домогались…

— И тебе это не нравилось.

— Нет.

— Но, когда тебя били, тебе нравилось, — ответил за нее Чёрч.

Она кивнула.

— Почему так и не иначе?

Эмма больше не могла этого выносить. Его взгляд всегда выбивал ее из колеи, даже после всего того времени, что они провели вместе. У нее было ощущение, что она стоит перед ним голая, но не в хорошем смысле. Он раскурочил ее душу, вытащив наружу самые неприглядные части, а потом заставил ее перед ним отплясывать. Эмма не выдержала и отвела взгляд.

— Когда кто-то..., — она с трудом подбирала нужные слова. — Когда ты кого-нибудь трахаешь лишь ради траха, ты делаешь это только ради себя. А не ради другого.

— Конечно.

— Ты хочешь испытать оргазм, хочешь кончить. Ты думаешь исключительно о себе, — подчеркнула она. — Поэтому, когда меня трогали или трахали другие мужики, или заставляли меня трогать их, они делали это, чтобы им стало хорошо. Чтобы получить удовольствие. Кончить. Я просто была для них чем-то, что помогало им кайфануть, всего лишь сосудом. Если бы у нас была собака, они бы и её трахнули. Мне это не нравилось, я не какая-то там собака. Не какое-то, блядь, животное.

— Но побои, — произнес он, и Эмма увидела, как у него стремительно вздымается и опадает грудь.

— Когда меня бил отец, — прошептала она. — Это происходило потому, что он хотел причинить боль мне. Он думал только обо мне. Он был полностью сосредоточен на мне. Как будто ничего, кроме нас, не существовало. В такие моменты он становился центром моей вселенной.

Она вспомнила, что Чёрч говорил о страхе, и вдруг поняла, почему они так хорошо ладят.

— Он становился для меня всем. Становился моим Богом.

Эмма никогда никому об этом не рассказывала, ни своим терапевтам, ни социальным работникам. Она знала, как ужасно так думать, знала, как отвратительно это звучит. Она явно чокнутая. Но она существовала, и до тех пор, пока не встретила Чёрча, ей нужно было как-то существовать дальше.

Однако теперь, когда она с ним, ей больше не нужно беспокоиться о своем существовании. Судя по всему, ей не нужно беспокоиться и о своем скором сумасшествии. Раз уж Эмма сдерживает все его пороки, что ж, она с радостью отдаст ему свои. Он может их взять, рассмотреть их и так, и сяк, разобрать по косточкам и собрать снова, как ему заблагорассудится, потому что теперь они принадлежат ему. Он мог просто за нее думать, и ей больше не придется ни о чем беспокоиться.

— Господи, — выдохнул он и прислонился лбом к её лбу. — Как будто это я тебя выдумал. Где ты была всю мою жизнь?

— В самых жутких уголках ада. Ждала тебя.

— Спасибо, Эмма. Спасибо за то, что ты — совершенство.

Она крепко зажмурилась, изо всех сил стараясь не заплакать. Все это было неправильно. Разумная Эмма это понимала, а потому пиналась и кричала. Но из-за разумной Эммы она только и делала, что безвылазно торчала в стремных ситуациях. Темная Эмма оказалась единственной, кто воспользовался этими стремными ситуациями с максимальной выгодой и помогал ей в них выживать и даже процветать. А значит, нахер разумную Эмму. Темная Эмма заслужила этот момент.

По щеке скатилась невольная слеза.

— Пожалуйста, — прошептала она. — Пожалуйста, ответь мне взаимностью.

Молчание. Затем Эмма почувствовала, как он пошевелился. Отстранился от неё.

— Нет, — громко и отчётливо ответил Чёрч. — Но я могу дать тебе кое-что получше.

Эмма открыла глаза и увидела, что он закуривает сигарету. Она на мгновение остолбенела, глядя, как он глубоко затянулся, а затем выдохнул огромное облако дыма. Чёрч опустил свободную руку на ее голое бедро и потёр его вверх-вниз.

— И что же это такое? — наконец, спросила его она.

— Я буду самым ярким солнцем в твоей маленькой вселенной.

Внезапно рука у неё на бедре крепко сжалась, удерживая её ногу. Другой рукой Чёрч прижал кончик горящей сигареты к ее нежной плоти.