Чёрное солнце

– Художественный талант у тебя, говорю. Кисти гибкие и мягкие, и пальцы длинные, и не трясутся. Дело, в общем-то, не в руках. По тебе видно.

Тут в гостиную зашёл Виктор Степаненко, доктор филологических наук.

– О, вот, где у нас молодежь, – Валерий неохотно оглянулся, держа сигарету в зубах, – уже курите вместе!

– Не курю я! – воскликнула я.

– Ага, – кинул он, заходя в комнату напротив, – Валера с кем попало не курит, я-то знаю.

Я глянула в переменившегося в лице Валеру. Он проводил спускающегося по лестнице Виктора и повернулся ко мне.

– Хочешь виски?

– Если для этого нужно спускаться вниз, то нет.

– Я принесу.

– Зачем? – я встала и пошла за ним.

Гаврилов алкоголем не злоупотреблял, и виски с вином не мешал, пили или те, кто не пил вино, или те, кто был уже заурядно пьян и было все равно, что пить, и как будет утром. Он невесело на меня посмотрел, что-то шепнул Валерию, и отдал бутылку, по губам читалось «уноси», и что-то ещё.

– Вот так просто? – спросила я, как только мы вернулись.

– Да. Ты много не пей, ночевать, видимо, сегодня у себя дома будешь.

Я подняла брови.

– Ты тут вообще давно?

– Два дня, вроде.

– Ну, тут сегодня, похоже, кто-то с ночевкой, потому что уже выпили нормально, а водить в таком состоянии, сама понимаешь.

– Понимаю, и что дальше?

– Ничего, я на машине.

– Ты хочешь…

– Добросить тебя до города. Не оставлять же тебя здесь.

– Как ты в воздухе переобуваешься.

– В смысле?

– Это курение так на людей влияет? Ты же вроде тот самый забитый отшельник – музыкант, обиженный ребёнок и угрюмый виолончелист.

– Все так сначала думают, а ты просто приятный человек, с тобой можно вести себя естественно.

Я планировала убить его. Кстати, убийство Гаврилова, видимо, тоже придётся перенести, хоть уже и мало остаётся времени.

Прошло минут 10 тупого смотрения на звёзды, Марс пылал.

– Тебе хочется тут оставаться?

– А мы можем поехать прямо сейчас?

– Да, желательно, незаметно. У тебя вещи где?

– В комнате с зеркалом.

– Ясно, там были важные тебе вещи?

– Не особо… ты хочешь, чтобы я ноги себе отморозила?

Он повернулся в дверном проёме под аркой.

– Хочешь попробовать пронести вещи мимо этих гиен и создать о себе плохое впечатление?

Я секунду колебалась.

– Пошли.

Гаврилов лишь кинул быстрый взгляд, не отвлекаясь от гостей, и мы скользнули из дома.

– Угадай, какая моя машина.

– А если на угадаю?

– Значит, пешком пойдёшь.

Конечно, я знала.

– Серебристая?

Он с удивлением глянул на меня. Машина была просторной и быстро нагрелась, а между тем у меня начался насморк.

– У тебя нет одежды тут? – с подрагивающим голосом, спросила я.

– Нет, никакой. Даже одеяла нет. Сейчас теплее, может, станет. Тебя кто таким легким платьем наградил?

– А-гата.

– А если бы не это, то какое?

Я не отвечала, пока не перестала стучать зубами.

– Коричневое и в пол, лучше бы клетчатое.

– И тёплое.

Я покивала.

Темнота сгущалась над дорогой, а худые ветки угрожающе складывались в мозайчатую арку, что казалось пугающимися и зловещим даже мне.

Со временем дорога выровнялась и перешла на асфальт.

– Чего молчишь? – я начинала засыпать.

– А что говорить.

– Не знаю. Тебе холодно?

– Немного.

– Дома прими ванну.

– Не знаю, спать, скорее всего лягу. Очень спать хочу.

– А болеть лучше?

– Хотя бы дома посижу, звонить никто не будет. Хотя мне и звонить-то некому…– я вжалась в кресло, дыша в ворот пуховика. – Не хочу ничего делать, никуда ходить, ни с кем разговаривать. Я так устала от людей, они все такие…

– Гадкие?

– Да, и гадкие тоже. Не хочу людей.

– А кого хочешь?

– Никого не хочу.

Валера вздохнул.

– Вот так люди и кончают жизнь самоубийством.

Вдали блеснули первые городские огни.

– И в мыслях не было. У меня было уже двое таких.

– Серьезно? О, я очень сочувствую… как ты это пережила?

– Переживаю. Их вещи все ещё у меня в квартире.

– И как ты собираешься там ночевать?

– Так же, как и все ночи до этого.

Он сжал губы и качнул головой коротко в сторону.

– Не представляю, какую силу жизни нужно иметь для этого.

– Мне помогала знакомая. Ну, как помогала, чаями отпаивала и на выставки водила.

– И как тебе выставки?

– Честно? Блевотина. Безвкусица и больная фантазия.

– Разве художники не все такие?

– Понятия не имею, я их не признаю. Мне даже музыканты больше по душе.

Он усмехнулся.

– «Даже»?

– Нет, ну, я не это хотела сказать!..

– Да понял я, что ты хотела сказать.

Я долго думала и молчала. На въезде в центр спросила:

– Тебе какая музыка самому нравится?

– Я думаю, тебе лучше пока не знать. Ты похожа на тех, кто привязывается к людям через плейлисты.

Откуда он все знает? Кто он? Откуда он взялся?

Меня передернуло. Впервые мне пришлось чувствовать над собой превосходство ЧЕЛОВЕКА.

– Кстати, ты пьёшь кофе? Я знаю годную ночную кофейню… – и осекся. Не знаю, почему. – Домой хочешь?

– У меня настолько вид измученный?

– Ага. Где ты живёшь?

– Высади там, придя откуда я не проснусь здоровой, – я знала, что не заболею… знал ли он? Судя по глазам, он искренне этого не хотел. – Пожалуйста.

– Что за нелюбовь к себе? Зачем?

– Ты хочешь, чтобы я начала читать тирады?

– Нет, я тебя завтра хотел пригласить на чай после пар, но если ты будешь больная…