Чёрное солнце

Столько откликов души, молящей о малейшей помощи, не услышанные людьми. А хотела ли она, чтобы их услышали? Она хотела спокойно умереть, не доставляя другим проблем, или ждала, пока кто-то ею заинтересуется? Внезапно меня пронзила боль. Я никогда раньше не плакала, но у меня потеплели глаза. На кануне у Алисы появился молодой человек, а я нагло решила к этому придраться, посчитать ее только более глупой. Как отвратно это было, понимать, что она нуждается в помощи, ищет ее в других, и только больше обижаться на неё ни за что и искать минусы. Я почувствовала себя глупейшим и самым подлым существом, никакой Серов, никакие грязные души не сравнятся с этим. Никакая боль от потери дорогого человека не доставит столько слез, как неоправданная ненависть, когда ты слишком поздно понимаешь, что не прав, но сделать уже ничего не можешь!

– Не хочешь тут прибираться? – простой и лёгкий вопрос вышиб меня из слезливого состояния, заставляя мгновенно опомниться. – Я понимаю, это сложно, но нужно выкинуть лишнее, ты не планировала переехать?

– Нет… не знаю, а куда?

– Ближе к работе или центру. Ну или в Питер.

Я не стала отмахиваться сразу. Там и людей достойных больше, и культурных мест навалом. И белые ночи…

– Я буду думать. Меня и тут ничего не держит, и там никто не ждёт.

– Уверена? – спросил он так, будто знал ответ лучше меня самой. Я поднял глаза. – А как же Гаврилов?

– Если ты хочешь на что-нибудь мне намекнуть, то все мнения ошибочны…

– Нет, ни на что я намекать не собираюсь, просто вы не собираетесь работать вместе?

– В каком смысле?

– Ну, ты дальше будешь сама научной деятельностью заниматься?

– Ну, я ещё не думала над этим, хоть это и важно.

– Подумай хорошо, мне кажется, быть простым патологоанатомом с твоими знаниями и умениями… грубо.

Небо покрывались комками чёрных мрачных облаков, загораживая зловещие, ярко-красные, почти однотонные участки неба. Это было настоящее злое небо, навевающее и тоску, и страх, и горе.

– Что значит грубо? Ты и о «умениях» моих не знаешь.

– Нет, ты ошибаешься, я знаю о тебе больше, чем ты думаешь. Со слов Гаврилова, – я насторожилась. – Он рассказывал, как легко ты выполняешь действия и задания, которые не под силу большинству студентам, показывал твои конспекты. Меня в первую очередь напряг почерк, я поэтому сначала и подумал, что ты художница.

– И что можно сказать по моему почерку?

Он оперся о столешницу, становясь рядом со мной.

– То, что ты пытаешься что-то скрыть даже от своих конспектов, тебе приходится ломать мировоззрение и внутренний склад ума, чтобы твой почерк не был похож на холодные очерки на пергаменте скрипящим пером однодневным кавалерам, при свете ночной свечи, чтобы не заметили родители.

– Как тебе могло такое извращение в голову прийти? – убить, не убить?

– А что ты хотела услышать?

– Правду, – я отошла к двери со сложенными руками, и закрыла ее легко ногой, – я не боюсь людей и родителей, не боюсь себя и своего мозга, но, видимо, раз ты его не смог понять, я слишком хорошо шифруюсь.

– Ни один человек не стал бы себя так вести.

– Да что ты знаешь?! Ты не терял людей! Они не сбегали от тебя как от огня!

– Может и сбегали… скажи в прямую, кто ты.

Я расслабила руки и опустила голову. Вещи в комнате замерли, я слышала каждое движение в доме, часы остановили свой ход.

– Кассандра Эванс, – прошептала я.

– Нет, ты давно ею не являешься.

– Да как ты смеешь!!!

Холодными руками он в сантиметре от своего лица остановил мои потемневшие ладони, под кофтой зубило клеймо. Я была сильнее, он прогнулся и с попутным ударом головой повалился на пол.

– Убьешь меня – будет ещё больнее!..

– Какой страх перед смертью!

– Смерти я не боюсь, я боюсь чего угодно, только не смерти.

Я с звонким хлопком оставила красную печаль на белоснежной щеке, он не издал ни звука. Я дотянулась до канцелярского ножа со стола и села рядом. Он смотрел на меня холодно и бесстрашно, как гордая куропатка, угодившая в зубы хищника.

– Какой смертью ты хотел бы умереть?

– Минут через 20 ты поймёшь, насколько глупый это вопрос.

Я без замедлений вонзила нож ему в ногу. Он резко втянул воздух сквозь зубы и легко пнул меня свободной ногой.

– Пока ты будешь биться в конвульсиях, я хочу расспросить тебя о том, кто ты, что ты обо мне знаешь, и кто твой источник.

– И все? А причина проявленного мною интереса тебя не интересует?

– Тут все просто, ты в меня влюблён.

Он засмеялся.

– Влюбиться в тебя может лишь полный идиот, не видящий, что перед ним воплощение зла и равнодушия.

– За зло спасибо.

– Ты слишком старомодна, никто сейчас не любит.

– Но ты же любишь.

– Я наёмник. И всего-то, – ответил он.

– Раз так, смотри, не сболтни лишнего, мне будет интересно в этом разобраться после твоей смерти.

– Ладно. Я надеялся, что все будет исполнено ещё там, где все началось, но планы изменились. Я был против, но с нанимателем шутки плохи, он сказал тебя увозить.

– Насколько был продуман ваш план?