На моих глазах лодка потихоньку приходила в движение. Ни ветер, ни волны не тревожили покой её пассажиров, однако она постепенно начала удаляться от меня. Пока что медленно, но я всё равно заметил.
– Оставаться на плаву, – с улыбкой и теплотой в голосе ответил малец. – Если, конечно, ты – не они.
Мы оба знали, о ком он. Лодка уплывала всё дальше.
– Место, где ты родился, – почти крича, спрашивал я, – оно существует?!
– Возможно, – спокойно ответил мне мальчик, пожав бестелесными плечами. – Наверное, раз я есть в потоке времени, я где-то был. Может быть – ещё даже и буду. Жди. Скоро ты получишь ответы на все свои вопросы.
Лодка всё продолжала ускоряться и ускоряться, унося вдаль и моего призрачного собеседника, и мёртвые тела моих соотечественников, погибших на полях Последней войны. А может, для них она и не была последней. Возможно, для тех мертвецов, затерянных во времени, она была Великой…
Тем временем, птицы перешли в наступление. Первая из них опустилась на мой плоский живот, который едва-едва торчал над водой, и пребольно клюнула меня в область паха. Через несколько минут почти вся стая разместилась на мне. Клювами и цепкими лапами они разрывали кожу, рвали сухожилия, клевали внутренности. Правда, мне было уже всё равно. Я терпел боль.
Пусть река несёт меня.
[1] Общевойсковой Защитный Комплект
[2] Всесоюзная Коммунистическая Партия (большевиков)
Часть III
Глава первая
Закат
Великогерманский рейх, пригород Столицы Мира Германии. 20 июня, 1962 год.
Гейдрих услышал, как скрипнули тормозные колодки автомобиля, паркующегося возле его загородной резиденции. Окно его рабочего кабинета было по обыкновению настежь открыто, так что звуки улицы свободно проникали в просторное, заставленное книжными полками помещение. Рейнхард Гейдрих слышал всё: от мерного стука молотка где-то вдали и до тихого насвистывания рабочего в его саду. Шеф гестапо слышал и контролировал всё. Так, как он и любил.
Тем не менее, белокурый, уже начинающий седеть эсэсовец не шелохнулся, когда всё в том же саду звонко щёлкнул засов на воротах, открывающий машине путь в сад, в его святая святых. Он не оторвал взгляда от рабочих записок, заполняемых каллиграфическим почерком с абсолютной аккуратностью. Не отложил ни один из многочисленных докладов, которые он, несмотря на непомерное их число, всё равно прочитывал от первой буквы и до последней. Лишь на миг рука, старательно выводившая на листе бумаге его собственную подпись, позволила себе задержаться как бы в нерешительности, не понимая, что ей делать: то ли продолжать писать, то ли тянуться к наградному «Вальтеру», лежащему в верхнем ящике письменного стола. Всего лишь на миг его жестокая и безжалостная рука, подписавшая тысячи и тысячи смертных приговоров, дрогнула. Дрогнула только для того, чтобы немедленно вернуться к столь необходимой бумажной работе.
Через несколько минут дверь приоткрылась.
– Герр Гейдрих, к вам Георг Вильгельм… – начал было докладывать вкрадчивый и почтительный голос его, Рейнхарда, дворецкого, однако второе лицо в СС резко прервал его.
– Пусть войдёт, – холодным тоном приказал он, прежде чем оторвать, наконец-то, взгляд от аккуратно разложенных по столу бумаг.
Благообразное лицо прислуги тут же исчезло в слегка приоткрытом дверном проёме, лишь для того, чтобы через секунду дверь широко распахнулась, и перед шефом гестапо предстал молодой юноша, лет двадцати от роду. Одет он был в выглаженную и идеально сидящую форму СС. На его молодом лице не было ни той дегенеративной небритости, которая так бесила Гейдриха в нынешних студентах, увлекающихся травкой и уклоняющихся от службы в армии, ни инфантильной рассеянности во взгляде, которой так страдало молодое поколение немцев, выросшее в овечьем мире и блаженной безопасности. Свежий, собранный, молодой хищник, вытянувшийся по струнке перед старым, но ещё не растерявшим железной хватки вожаком. Выкинувший руку в вековом салюте, идеальный представитель стержневой нации.
Таким был Георг Вильгельм Вальдек-Пирмонт.
Гейдрих ответил на салют слегка пижонски, не вставая.
– Вольно, Георг, – сказал шеф гестапо, лёгким кивком указывая на массивное кресло на противоположной стороне стола. – Садись.
Молодой эсэсовец с благодарностью принял приглашение и медленно опустился на чёрную, податливую кожу.
– Докладывай, – тут же перешёл к сути дела Гейдрих.