Чёрные крылья

Ничего не осталось. Ничего. Теперь существовал лишь слабый и ветхий старик, в бессильной злобе сжимавший кулаки в своём собственном кабинете. Живущий на пенсию, жрущий подачки с гитлеровского стола, шестидесятидвухлетний старый хрыч, который, как казалось молодым карьеристам из СС, никому уже не способен причинить вреда. Время его блистательных успехов давно прошло, считали они, слава его померкла, а когда-то могущественное влияние, некогда спасшее его от цепких лап самой СД, почти сошло на нет. Впрочем, что взять со щенков, не видящих дальше собственного мокрого носа?

Максим Максимович Исаев вдруг блаженно улыбнулся, как может улыбаться только человек, разыгравший шахматную партию на несколько ходов вперёд. Пусть немецкие молокососы думают о себе и о своей шаткой империи всё, что им угодно. Решающий ход у него ещё впереди. Долгая комбинация, наполненная бесчисленными гамбитами и разменами, подходит, наконец, к своему концу.

Миг его славы, вопреки мнениям подонков-немцев, ещё даже не наступил.

Отбросив невесёлые мысли, Максим Максимович снова взялся за письмо.

«Мы с самого твоего детства были близки. До твоего рождения я даже не мог представить, что кому-то в этой проклятой Германии смогу доверять настолько, насколько доверяю тебе. Ты стал для меня отдушиной, порывом свежего ветра в этой удушающей бане с пауками. С самого начала я видел в тебе не только проклятое немецкое начало, но и свою суть, свою кровь, свои глаза. В конечном итоге, я рассказал тебе всё: от и до. И тогда ты, мальчик, воспитанный в стране победившего национал-социализма, мог бы легко донести на собственного же отца. Сделать это для тебя было несложно, ты всегда отличался блестящим и ясным умом, а в нашем доме постоянно ошивалась куча высоких чинов из СС. Но… в конце концов та благородная, не отравленная немецким суррогатом кровь, текущая в твоих венах, дала о себе знать. Ты не только не предал моего доверия, но и встал на мою сторону. О таком богатстве я не мог даже и мечтать.

Я помню твои первые уроки русского языка. Помню, как доставал тебе тайно отпечатанного Пушкина, а ты взахлёб читал, затирая тонкие листы бумаги до дыр. Помню, как прятал от своей матери «Бесов» Фёдора Михайловича.»

На этом моменте Максим Максимович остановился, размышляя, стоит ли писать именно то, что он хотел, но всё же решился и продолжил.