Чёрные крылья

«Твоя мать. Я прекрасно понимаю, какие нежные чувства ты питал к ней, несмотря на всю ту ненависть к немцам, что я старался в тебе воспитывать. Я бы сильно удивился обратному, в конце концов, она была той самой женщиной, что родила тебя на этот свет. Не буду врать, что любил её, но за те пятнадцать лет, что мы провели вместе, я успел к ней привязаться. Иногда я скучаю по ней. Фрида была очень примерной женой, настоящей кухонной проповедницей национал-социализма, как и полагается любой добропорядочной немке. Мозги при этом, конечно, иметь было не обязательно, поэтому она их и не имела. В конце концов, нужно было быть непроходимой клушей, чтобы не замечать наших с тобой подпольных интриг и планов. Но она была… наверное, она была настоящей. В этой своей глупости, в своём догматизме, выводящем иногда меня из себя, даже в кухонном ответвлении национал-социализма, которое я ненавидел до глубины души, она оставалась последовательной. Она была самой собой. И эти её честность и прямолинейность, которые доводили меня до бешенства, до с трудом скрываемой ярости, в конечном итоге и примирили меня с её существованием. Когда она лежала в раковом корпусе, я искренне желал её выздоровления и использовал всё своё влияние, чтобы найти ей лучших докторов. К сожалению, разваленная немецкая медицина не смогла её спасти. Не смогла спасти единственного немца, с чьим существованием я примирился.

Ты знаешь, что я до последнего не хотел жениться? Сделал я это только в самом начале войны, когда быть высокопоставленным разведчиком и не обзавестись женой-арийкой и выводком маленьких арийчат стало уже совсем неприлично. Но это я так, глупости болтаю.

Я просто хочу сказать тебе, что очень горжусь тобой. Теперь, когда в последние месяцы мы с тобой с помощью наших нежданных союзников завершили все приготовления, лишь шаг отделят тебя от того, чтобы свершить месть за наш народ. Я не могу, у меня просто не хватает слов, чтобы описать прилив той светлой и монументальной радости, какую я испытываю при мысли о том, что именно мой мальчик будет занимать центральное место в грядущей операции.

То, что мы с тобой сегодня сделаем, войдёт в историю. Но это всё равно будет лишь первым шагом. Первым на очень-очень долгом пути. Но ты пройдёшь его, сынок. Я не буду говорить, будто знаю это. Я просто в это верю.

Потому что для нас, русских, превыше знания всегда была вера.

Я люблю тебя, сынок.

Твой отец.»

Едва Максим Максимович отложил ручку, в дверь к нему постучались. Он с интересом повернул голову, прежде чем увидел слегка смущённую и испуганную головку своей служанки.